Красуля повторила, что не напивалась.

– Ты, между прочим, сам напился, – сказала она.

Он встал и пошел на нее, подняв руку и твердя, чтобы она не смела говорить ему, что он напился, чтобы никогда такого не говорила.

– Не буду! Не буду! Прости, – запищала Красуля.

И он ее не ударил. Но она все равно заплакала. И, плача, все пыталась его переубедить. Ну зачем ей отдавать пирог, на который она убила столько сил? Почему он не хочет ей поверить? Зачем ей врать ему?

– Все врут, – сказал Стэн. И чем больше она плакала и просила поверить, тем он становился холоднее и саркастичнее. – Ну включи логику. Если он здесь, поди и найди его. Если его нет, значит ты его отдала.

Красуля сказала, что никакой логики в этом нет. То, что она не может найти его, вовсе не значит, что она его непременно отдала. Тут он снова к ней приблизился, причем этак спокойно, чуть ли не улыбаясь, – на миг ей даже подумалось, что он ее сейчас поцелует. Но вместо этого он сомкнул пальцы у нее на горле и на секунду перекрыл доступ воздуха. Слегка. Даже следов не осталось.

– Ну! – сказал он. – Ну, будешь учить меня логике?

После чего пошел одеваться, ему пора было на работу в ресторан.

Он перестал с ней разговаривать. Написал в записке, что разговаривать с ней будет только тогда, когда она скажет правду. И все рождественские праздники она проплакала. В сочельник они со Стэном были приглашены к грекам, но с таким заплаканным лицом куда она пойдет? Пришлось Стэну идти объяснять, что она заболела. Впрочем, греки, скорее всего, и так все знали. Слышали их скандал сквозь стенку.

Истратив тонну грима, она накрасилась и пошла на работу, а менеджер говорит:

– Ты чего это? Хочешь, чтобы люди подумали, будто фильм такой, что они потом обрыдаются?

Она сказала, что у нее насморк, и он отпустил ее домой.

Вернувшись вечером, Стэн притворился, что ее не существует, а она только приподнялась на кровати и смотрит. Знает, что сейчас он ляжет в постель, растянется рядом с ней бревно-бревном и, если она даже придвинется, все равно будет лежать бревном, пока она не отступит. Она видела, что он может и дальше так жить, а она не могла. Подумала, что, если ей придется продолжать в таком духе, она умрет. Точно как если бы он до конца придушил ее. Умрет, и все.

И она сказала, прости меня.

Прости меня. Я сделала то, что ты говорил. Извини.

Пожалуйста. Ну пожалуйста. Извини.

Он сел в постели. Сидит, молчит.

Она сказала, что действительно забыла о том, что отдала пирог, но теперь вспомнила, что она это сделала, и просит прощения.

– Я не лгала, – сказала она. – Я забыла.