— Слышишь, — окликнул его Оливье. — Я не имел возможности сфотографировать твоего типа, но две его фотографии у нас есть. Я думаю, тебе хватит.

И это уже не имело значения. Но Робер все-таки взглянул на них; фотографии, которые выпали из кармана Ван Вельде во время их последнего визита к нему. На одной — Ван Вельде, немного моложе, чем сейчас, с женой, небезызвестной Сюзи. Нежная супружеская пара, мало того — счастливая! Рука жены обвила талию мужа.

— Впечатляюще, не правда ли? Нежность, вызванная полярностью пола, как говорит Эгпарс. А кроме того, он чувствует себя защищенным в объятиях этой здоровой, цветущей бабы.

Другая фотография — из времен войны. Робер улыбнулся краешком губ. Все, что изображено здесь, известно ему в мельчайших подробностях, начиная от похоронных дрог Аглена и кончая гербовым щитом нотариуса, — он ощущает зловещую атмосферу деревни, покинутой жителями. Ван Вельде, капрал, гордый, стоит в дверях дома — казармы, небрежно поигрывая пистолетом капитана Бло.

Робер не позволял себе расстаться с мыслью, что тут нет ничего, кроме обыкновенного сходства. Он подсознательно изо всех сил боролся с собой, стараясь убедить себя, что спасенный самоубийца и капрал Ван Вельде — не одно лицо. Он прибегал ко всяческим уловкам. Он с надеждой схватился за спасительную идею: его-де, сбивал с толку злосчастный романтизм, который свойствен ему как изобретателю завлекательных историй. Но тщетно. Самоубийца из Марьякерке все-таки был убийцей из деревни Полуночницы — первым солдатом, награжденным за уничтожение врага в рождественскую ночь тысяча девятьсот тридцать девятого года, когда немцы, ничего не ведая, распевали на ничейной земле Heilige Nacht — одним словом, Ван Вельде нынешний — тот самый герой Ван Вельде.

Робер повернулся к Оливье:

— Ты случайно не едешь в Брюгге?

— Сегодня нет. Завтра.

— Мне бы хотелось поехать с тобой. Помнишь Санлека, торговца свечами, в прошлый раз мы не застали его?

— Это за Марктом, кажется?

— Да. Я непременно должен его увидеть.

— Нет ничего легче. Тебе вовсе не нужно ждать меня. Привратник знает тебя. И, — тут Оливье все-таки не удержался, — ты свободен, абсолютно свободен, — с мелодраматическим надрывом произнес он.

— Мы все свободны, не так ли, мосье?

Эгпарс, мывший под краном руки, важно кивнул:

— Свободны, но не безответственны.

Ван Вельде все еще спал. А когда он в упор расстреливал Хорста Шварца, адвоката из Мюнхена, бродившего той рождественской ночью между позициями французов и немцев в поисках обезумевшей коровы, понимал ли он тогда, что он, хоть и свободен, но не безответствен? А когда он глотал барбитураты, чтобы расквитаться с жизнью, из-за Сюзи, обманувшей его с малюткой Фредом, тогда он был свободен? Да, свободен, но не безответствен!