— Понимаю. Я всегда понимал. Только я плохо все перевариваю.

Он кивнул на свою руку в черной перчатке.

— Я бы предпочел отдать и другую.

— Чтобы человек превзошел самого себя? Да, конечно, я бы тоже согласился. Но человек — всего лишь человек. И главное — это суметь приладить друг к другу два звена одной цепи: стремление к абсолюту и действие, не жертвовать первым ради второго. Но когда проносится шквал, — а его не остановишь, — нужно нагнуть пониже голову, сжать зубы и собрать силы…

Оливье глубоко вздохнул и тихо добавил:

— Принять себя т-таковыми, каковы мы есть, чтобы стать лучше, чем мы есть. Ты, ты должен продолжать твою работу на телевидении. Ты должен поделиться с людьми прекрасными мечтами и, насколько это в твоих возможностях, твоими сомнениями. В них есть прок.

— Да, пока смерть не свалит меня, — проговорил Робер, и губы у него задрожали, в широко открытых темных глазах блеснули слезы. — А смерть вот уже семнадцать лет стоит за моей спиной.

Он поднял кожаную руку и бессильно уронил ее.

— А я, Робер, — тихо сказал Оливье, — я не задался, мне предстоит начать все сначала. Я незадавшееся дитя будущей революции. Там тоже есть такие. Я не способен служить ей. И недостоин.

— О…

— Нет, нет, не спорь, именно недостоин. Я не переоцениваю своих возможностей, им есть предел; попробую жить, как Эгпарс, то есть сегодня делать то же, что вчера, делать бесполезную и бесконечную работу, зная, что она не принесет никаких результатов. И все же каждый день он принимается за нее с упорством крота, и он прав.

Голос у него вдруг осекся:

— Должно быть, это они имеют в виду там, в партии, когда говорят о людях доброй воли, и это, наверное, и есть «быть честным с самим собой».

Коль скоро вопрос об отъезде был решен, Жюльетта и Домино не желали больше сидеть сложа руки. Они были правы. С ними — жизнь. Лидия смотрела на Жюльетту с завистью. Ей тоже предстояло решить сложную задачу. У каждого — свое. Для Лидии это было так же не просто.

Они пришли попрощаться с Эгпарсом. Но тот уже мысленно расстался с ними. Он открыл было рот, попытался что-то объяснить, но внезапно умолк.

Они сели в машину.

— Слушай-ка, — сказал Оливье, когда Робер собирался повернуть контактный ключ, — я должен кое-что тебе сообщить. Эгпарс не захотел… Сейчас же, немедленно.

— Да, — произнес Робер вдруг осипшим голосом, холодея от догадки. — Ван Вельде?

— Ван Вельде скончался сегодня в полдень. Сердце сдало.