Ударили в колокола.

Санлек облегченно вздохнул и заложил у шапки уши, чтобы лучше слышать игру своего друга Эжена Утена, потомка брюжских звонарей. Он отбивал рукой такт. Звуки падали сверху светло-бронзовыми хлопьями, пронзенными бледно-золотыми солнечными лучами, и рождалась грустная и светлая мелодия.

— Бетховен? — изумленно сказала Жюльетта.

Ей и в голову не приходило, что игра на «небесном инструменте» может быть столь виртуозна, столь чарующа.

— Сонатина до-мажор, начало, — уточнил Санлек.

Целый рой воспоминаний, связанных с Санлеком, закружился вокруг Робера; Робер увидел его сидящим у радио: Санлек ненавидел джаз и обожал классику, он мог часами слушать классическую музыку, пользуясь длинными передышками, которыми располагали северные части французской армии. Санлек любил петь, но пел фальшиво, зато прекрасно понимал музыку, как Клокло у Марселя Ашара.

И Робер сказал ему, как говаривал раньше:

— Ты чувствуешь музыку, но когда поешь — фальшивишь.

Будто и не прошло никаких семнадцати лет, и будто они в шинелях и находятся, может быть, даже в Валансьенне, в целом и невредимом Валансьенне…

— И ты помнишь! — воскликнул Санлек и тихонько рассмеялся.

Музыкальная фраза заканчивалась ликующими аккордами, и только временами из-за веселья проступала грусть. А звуки неслись во все концы Фландрии; коснувшись Марьякерке, они устремились к дому Энсора, чуть не спугнув его сирен, и умолкли наконец, поглощенные гневливым морем Остенде. Брюжский звонарь радостно возвестил наступление смерти, смерти неизбежной и не слишком опечалившей, роковой смерти, которую должны были победить живущие.

— А мне колокольный звон всегда казался таким печальным, — сказала Жюльетта.

— Рождество — праздник радости, — сказал Санлек.

Глава IV

Глава IV

Через несколько минут Робер, Санлек и Жюльетта стояли уже на площади Маркт. Над торговыми рядами торжественно возвышалась колокольня, которая теперь хранила свое каменное молчание, лишь изредка вздрагивая и тем нарушая недвижность декабрьского воздуха. Отсюда открывался весь город, с его трамваями и автобусами, его подтаявшим снегом, его озабоченной толпой. Посреди площади, опоясанной современными лавками и магазинами, высились две статуи — Жана Брейделя и Петера Конинка, героев Битвы Золотых шпор.

Рядом красовалась высоченная елка, привезенная из Финляндии, согласно обычаю, заведенному в бельгийских городах их верными традиции бургомистрами. У главного почтамта этого города, который будто выставлял напоказ свои фасады, жизнь била ключом. Витрины фламандских книжных магазинов предлагали книги на любой вкус, но названия их оставались загадкой для француза Робера Друэна. Перед торговцем дичью лежало шесть потрошеных кабанов в шкуре. Мясные и кондитерские лавки ломились от изобилия съестных припасов? В пивных, украшенных гербами, надрывались радиолы, восславляя фламандского льва.