Робер отчетливо увидел Ван Вельде представшим перед отрядом с медалью на груди. Он ходил оживленный, шутил. «Вы только поглядите на него, — говорил Шарли, — прямо расцвел парень». Робер представил себе, как Шарли, простоватый и грубоватый, немного наивный и прямолинейно-честный, нападает на Бло де Рени, а тот, утонченный, элегантный, склонный изъясняться сослагательным наклонением, возражает ему. «Ван Вельде трус и подлец!» — заявляет Шарли. «А я его публично поздравил, — спокойно парирует Бло. — Этого человека необходимо было спасти от него самого. Вы понимаете меня, лейтенант Шарли? Разве вы предпочли бы, чтобы его посадили в тюрьму?» — «Да», — хрипло произносит Шарли. «Бессмысленный идеализм, лейтенант Шарли. Из ненависти, по глупости или неловкости, как бы там ни было, Ван Вельде убил врага. Первым убил врага. Что вы на это скажете?» Шарли стоит потрясенный, терзаемый противоречивыми чувствами. Нет, он не согласен, и тем не менее он соглашается, но сердце в нем обливается кровью.
Джин был гораздо приятнее нелегальной водки, которой угощал Фернан. От печки шло приятное тепло. На стенах висели в черных с позолотой рамках репродукции Ван Эйка и Мемлинга. Тысяча статистов, занятых в грандиозных сражениях недавнего прошлого, смотрели на людей сегодняшнего дня, взывая к их совести, а те как раз бились над проблемой совести, тщетно пытаясь решить ее. Пузатые часы с круглым, поблескивающим тусклой медью маятником, на стенке которого, покрытой французской эмалью, был изображен эпизод из Библии: борьба Иакова с ангелом, — отбивали фламандское время. С улицы донесся приглушенный бой курантов: половина двенадцатого. Это было время, когда все, кто был в Брюгге, стар и млад, местные жители и приезжий люд: рабочие, ремесленники, буржуа, священники и публичные девки, больные и сиделки, врачи, солдаты, нищие и калеки — усаживались за столы, и начинался пир.
— Отвратительно, — сказал Робер, — я чувствовал, что здесь дело нечисто, но не хотелось во все это вникать. По молчаливому уговору мы не обсуждали больше эту историю. А если и говорили — то полунамеками. Когда я встречал Ван Вельде в часы его дежурства в столовой, куда он являлся, нацепив орденскую ленту шириной с большой палец, я внушал себе, что ведь не обязательно герои должны быть людьми симпатичными… Теперь я понимаю, Санлек, что это и меня касается, и других тоже…
Попыхивая трубкой, — у него была длинная фарфоровая трубка с выгравированным на ней