Но это не повод коверкать жизнь внучки!
Никита хмыкнул, энергично хлопнул себя по коленям и поднялся:
– Ладно, не важно. Куда отправится душа ведьмы – её дело. А мы уходим.
– Куда? – вскинулась Марина.
– Для начала – отсюда. После решим.
Он протянул ей руку, но она покачала головой:
– Я не могу.
– Да почему?!
– Я не выполнила просьбу бабушки, хотя она обо мне всю жизнь заботилась. Но я не брошу её в последние часы… Даже уже минуты.
– Ты же всё равно не зайдёшь туда! – почти закричал Никита.
– Но я всё-таки рядом, и она это чувствует, – возразила Марина.
Никита открыл было рот, но она добавила:
– Представляешь, как ей плохо? Гораздо хуже, чем мне, чем нам. Больно, страшно, невыносимо… Я не могу оставить её. Прости.
Она замолчала, снова подошла к печке и присела, уставившись в пламя. Никита напряжённо думал.
– Ты, конечно, можешь уйти, – дрогнувшим голосом, не оборачиваясь, сказала она.
Никита долгим взглядом посмотрел на её подрагивающую спину, запахнул куртку и, не сказав ни слова, вышел.
Серое предрассветное небо хмурилось тучами. Дождь не прекратился, даже, кажется, стал сильнее. Всполохи молний сверкали очень близко, оставляя яркие следы на сетчатке. Грянул гром, ветер взбесившимся скакуном пронёсся по улице, подняв листья и мусор, закружился над тёмной покосившейся избой, образовав гигантскую воронку.
Оглянувшись, Никита замер: ему показалось, что из трубы вырываются красные искры. Он покачал головой и отвернулся. В едва начинающей отступать темноте почти ничего не было видно, подошвы скользили по мокрой земле, мусорный ветер хлестал по лицу колючей песчаной лапой, но Никита, щурясь, упрямо пробирался вперёд.
Через двадцать минут, весь мокрый и исцарапанный, он ввалился в избу, едва не снеся дверь. В нос ударил запах гари, глаза заслезились от слепящего красного света. В проёме виднелась маленькая стройная фигурка, напряжённо застывшая посреди кухни.