Кукрыниксы, «Никто»
Песчаный скат издыхал. Тяжёлый хвост, усаженный острыми шипами, лоснящимися от яда, бессильно бил по земле, вздымая тучи мелкой пыли. Подергивались мощные крылья-плавники, сухо и страшно щёлкали хитиновые отростки, заменяющие скату зубы, но всё это уже ничего не значило. С разрубленным вдоль брюхом, с вываленными на землю мотками кишок не живут. И правило это непреложно и для человекоподобных, и для самой разной нечисти, коей в избытке расплодилось за последние три столетия.
Поразивший тварь сидел, привалившись спиной к тёплой поверхности одинокого валуна. Острые черты лица и иссиня-чёрные волосы выдавали в нем уроженца северных равнин Йоно-Шу – места, где никогда не стихают войны. Он тоже был мёртв и прекрасно знал об этом: ядовитый шип песчаного ската рассёк кольчужный чулок чуть выше колена, и теперь отрава медленно, но верно делала свое дело.
– Глупо, правда? – победитель песчаного ската виновато усмехнулся. – Если б я не бросился наперерез гадине, а ударил сбоку…
– …То скат снёс бы голову Беатрикс. Или достал бы Козмо. Или убил бы их обоих, – воин в тяжёлом пластинчатом доспехе тяжело вздохнул. – Выбора не было. И ты всё сделал правильно, Рикард.
– Я рад, что ты одобряешь, Роланд, – в голосе Рикарда звучал сарказм. – Что ж. Приятно знать, что я подох не напрасно. Хотя…
– Что – «хотя»?
– Роланд, не надо, – рыжая девушка в пёстром наряде Вольных Рот положила было руку на плечо воителя, но тот дёрнулся, словно вырываясь из смертельной хватки.
– Так что ты там говорил насчет «хотя», а, Рикард?
– Ты прекрасно всё знаешь и сам. Наш поход. Глупость ведь, а, Роланд? Ну, признай это хоть сейчас. Хоть для меня. – Победитель песчаного ската натужно закашлялся, по его подбородку потекла тоненькая струя чёрной, как смола, крови. Яд уже действовал.
– Значит, глупость? – лицо воина потемнело от гнева. – Глупость, да? Почему же ты не сказал этого раньше? Тогда, в грязной кантине на рынке Тултубаша? Почему ты молчал, когда я разрушал свою жизнь? Когда рвал старые связи? Когда создавал себе новых врагов? Почему ты молчал тогда, а, кусок смердящего дерьма?