«Дед! Дед! А что ты мне везешь от бабушки Катерины?!»
«Везу, доченька! Конечно, везу!» — улыбается своим мыслям-видениям Андрей Семенович. И с какой-то неожиданной веселой дерзостью уже к самому себе: «Только, внучка, это еще не обязательно старость… Скорее новый бодрящий импульс, удваивающий энергию, силу и вкус к жизни!»
Впереди, из синего уже предвечернего марева, навстречу им величественно и торжественно белой громадой университета, звездными шпилями высотных зданий, густыми россыпями радужных огней поднимается Москва. Отражая от широких окон тысячи ослепительных, мерцающих солнечных дисков, заслоняя весь дальний горизонт, тянутся в сторону Поклонной горы бесконечные кварталы новостроек.
Москва… Все отчетливее, все громче откликаются на это слово колеса. Знакомо погромыхивая, четко отбивают ритм строки, вынырнувшей из глубин памяти несколько дней назад, неотступно преследовавшей его до самой Терногородки, в Терногородке начисто выветрившейся… А теперь вот снова:
Машинально повторив эти слова, Андрей Семенович вдруг неожиданно легко и ясно вспоминает целую строфу: «Додому, додому — не
Вспомнился лишь теперь, откликнулся из далекой дали, встревожив душу, взбунтовав и смешав в памяти и те далекие годы, и тот несколько дней назад прочитанный рассказ «Счастье» с его жалким «героем», который в самом деле «очутился в сумрачном лесу», явно же утратив «правый путь во тьме долины» или и вообще не имея его; и это путешествие в свою молодость, в родные края, и особенно эта неожиданная встреча с Евой, и еще… внезапное чувство тревоги, которое неожиданно возникло уже здесь, в самом конце путешествия, — тревоги, вызванной последней неотвратимой минутой — минутой, когда экспресс наконец остановится… они выйдут из вагона на перрон вокзала, и… что же тогда?.. Что дальше?.. Неужели она, эта минута, станет последней?.. И почему — последней?..