— Послушай, Виктор, скажи мне прямо: что случилось с Анкой? Она действительно в Бухаресте?

— Да, это правда. Она здесь, не беспокойся…

— А Раду? С ним ничего не случилось?

— Нет, Раду здоров. Я его уже видел — он вернулся из лагеря, но он здоров.

— Где же их найти?

— Не знаю. Хочешь, пойдем к Старику. Он член Цека, его комната на втором этаже — тридцать вторая. Может быть, он знает.

Старика не оказалось в комнате, и никто не знал, скоро ли он вернется. В приемной второго этажа на кожаном диване сидел пожилой человек в измятом пиджаке и старых, бесформенных ботинках; рядом на диване лежал новый котелок, а тощую, плохо выбритую шею старика облекал стоячий воротничок. Виктор пристально посмотрел на странного посетителя, пошептался с секретаршей, потом отозвал меня к окну.

— Ты узнаешь его, Вылкован?

— Вот этого старика, похожего на нищего, у которого дома в тюфяке спрятан миллион?

— У него несколько миллионов.

— Да? Кто же он? Что он здесь делает?

— Это отец Пауля…

— Что ты говоришь! Как я сразу не догадался? Я его не узнал, потому что он сбрил усы. Но ты мне ничего не рассказал о Пауле. Где он теперь, наш собственный настоящий капиталист?

— Пауль убит, — сказал Виктор чуть слышно. — Ему страшно не повезло, и он погиб.

— Где? — спросил я.

— В Париже, в начале войны. Пауль сражался в Испании, потом он жил в Париже, а когда туда пришли немцы, он швырнул бомбу в автомобиль с эсэсовцами среди бела дня, на площади Этуаль. Но ему не повезло…

— Его поймали?

— Нет. Бомба разорвалась у него в руках в тот момент, когда он ее бросил.

— И его убило?

— Нет. Когда они окружили его, он еще был жив. Он успел сказать своему напарнику — французу: «Уходи, друг». Тот затерялся в толпе, а Пауля увезли в госпиталь. Они хотели вылечить его во что бы то ни стало, чтобы узнать имена товарищей, и они его даже оперировали, но после операции он сам сорвал с себя повязку…