Но, следя за радостным, возбуждением толпы, я снова незаметно вернулся к своим грустным мыслям. Возможно, что не только Неллу успокоился за прилавком аптекарского магазина, возможно, что и другие ушли из движения, что и они не дождались сегодняшнего дня, не сохранили своей веры и чистоты, возможно, что их восторженность замело сором жизни, их идеалы потонули в будничной и мелкой житейской суете, которая начинает наваливаться на человека, как только он выходит из полосы юности.

Однако во всем, что я видел, в каждом флаге, развевающемся в честь вступающей в Бухарест Красной Армии, в грохоте танков, в реве моторов, в криках и приветствиях толпы встречающих было то, что так явно, зримо доказывало правоту нашей юности. Я стал думать иначе: может быть, Неллу исключение, может быть, я напрасно обобщаю, может быть, я сейчас увижу остальных, может быть, они не прекращали борьбы и победили, — ведь наш приход сюда — это и их победа. Ну где же они? Неужели я больше никого не встречу? Ну где же вы? Где вы?

Я внимательно вглядывался в толпу, и сотни лиц навались мне спрессованными, и вдруг увидел человека, которого меньше всего ожидал здесь встретить. Я увидел его, как-только он появился вместе с колонной, несшей транспарант, украшенный серпом и молотом. Человек этот был высокий, очень высокий, с темным, неподвижным лицом и длинным, разболтанным телом, и я узнал его сразу: мой сосед по восьмому этажу дома, где я когда-то скрывался с Раду, журналист, написавший статью «Ни о чем», поэт, о котором Захария говорил тогда, что он еще не пришел к нам, — Дан Бузня.

Теперь он шел в первой шеренге колонны, над которой был поднят транспарант «Коммунистическая партия Румынии». Колонна пробивалась среди толпы, не смешиваясь с нею; высокая, чуть сутулая фигура Бузни двигалась как раз под транспарантом.

— Бузня! — закричал я, когда транспарант поравнялся с нашей машиной, зажатой толпой у обочины тротуара. — Дан Бузня!

Он увидел меня и, не выказывая никакого удивления, начал проталкиваться к нашему «доджу».

— Вы узнаете меня, Дан? — спросил я, глядя на его некрасивое, но приятное лицо; на нем появились морщины, но оно было спокойным и задумчивым, как и в тот далекий день, когда я увидел его впервые. — Я рад вас видеть, Бузня.

— А я рад видеть тебя, Вылкован, — сказал Бузня.

Мне хотелось забросать его вопросами, и я не знал, с чего начать, и машинально продолжал говорить все те банальные, ничего не значащие слова, которыми обмениваются люди, не видевшие друг друга день или два: как поживаете? рад вас видеть… что нового?