— Не пойду.

— Ай-яй-яй. Значит, будем обходиться одними моими часами?

— Пока не кончатся мои деньги. А потом и твои загоним.

— Ай-яй-яй, — сказал Гриня, восхищенно глядя на меня. — Нехорошо совершать дважды необдуманный поступок. Мы не будем продавать вторые часы. Они нам пригодятся, поскольку я завтра получу три тысячи рублей за альбом, которые не успел получить в прошлом году. Вот, — он небрежно кивнул на телефон, — сейчас договорился. Ну, а теперь пойдем есть шашлык, раз мы стали вдруг такими богатыми.

И мы пошли в шашлычную и по дороге — бог ты мой! — чуть не каждый третий встречный оказывался Грининым знакомым.

— А-а, здравствуй! — кричал ему, весь расплывшийся в улыбке, словно вот-вот растает в ней, толстый, усатый чистильщик обуви. — Когда приехал?

— Здравствуй! — словно глухому кричал Гриня. — Сегодня приехал.

— Э, уртак, салям алейкум![7] — приветствовал его минуту спустя ловкий, стройный черноглазый парень в тюбетейке, кителе и шароварах, заправленных в легкие шевровые сапожки.

— Алейкум салим! — радостно кричал Гриня. Они с размаху, как барышники на ярмарке, хлопнули по рукам, захохотали, обнялись, расцеловались и о чем-то оживленно заговорили, перебивая друг друга, по-узбекски.

Так, раскланиваясь и расшаркиваясь направо и налево, мы продвигались к нашей заветной цели — шашлычной и, надо сказать, прибыли туда не скоро.

Знакомые то и дело окликали Гриню и по-русски, и по-узбекски, и кроме чистильщика обуви да ловкого парня в кителе, оказавшегося работником местного радиовещания, нам повстречались: председатель корейского колхоза из района Той-Тюбе, актер драматического театра имени Хамзы, писатель Михаил Шевердин, какие-то две очень застенчивые великовозрастные девицы из Одессы, застрявшие в Ташкенте со времени эвакуации, и еще человек, наверное, пятнадцать самых различных возрастов, профессий и национальностей. И всем им Гриня представлял меня несколько театрально и торжественно, и все сейчас же начинали любезно расспрашивать меня, не устал ли я в дороге и как мне нравится в Ташкенте.

Последним Грининым знакомым на нашем пути в шашлычную был высокий старик, с большими, изрядно уже седыми вислыми усами, как у Т. Г. Шевченко, на гаком же величественном и добро-насмешливом лице. Он был строен, как тот малый из радиокомитета, и точно так же, как тот малый, одет. Только на кителе его была Золотая Звезда Героя Социалистического Труда и значок депутата Верховного Совета. И уже не он, а Гриня первый с поклоном произнес приветствие. Это был великий узбекский колхозник Хамракул Турсункулов, на всю страну прославленный председатель прославленного колхоза. Он приехал на сессию Верховного Совета республики, открывавшуюся утром следующего дня.