Дети выживших в бойне ценой палачества, предательства пли молчания.

Только сейчас — потихоньку — начинает проясняться картина бесконечно вымороченной, фальшивой и абсурдной советской жизни. Нашей жизни.

На ее смену пришла не менее фальшивая, абсурдная и подлая — путин ищи а.

Та же советчина в новых условиях, в новых одежках…

Хотя эхо старой культуры и ее великие недобитки и породили несколько прекрасных отражений, единственным действительно оригинальным вкладом советчины в культуру было пережевывание собственных костей и соплей — «Крутой маршрут», Шаламов, книги воспоминаний Надежды Мандельштам…

Отражения всегда бледнее и жиже оригиналов.

Несмотря на искусственную полумеханическую густоту и вымороченную экспрессию.

Современное российское искусство — это вторичности и симулякры всех видов, ядовитые экстазы самонаркотизирования, маниакальные самоистязания, мания величия, хамство и юродство…

Потому что труп не воскресить. Надо заново начинать, а мертвый язык тянет к мертвой культуре прошлого, культуре, не только уничтоженной советчиной, но отчасти и породившей советчину.

Русский язык — красивая западня.

Экспрессивная ловушка.

Обманка.

Шутиха.

Его слова — пустые вагоны, которые новая нечисть набивает краденым барахлом.

Все попытки советских и постсоветских сталинских и брежневских выблядков представить себя звеньями старой русской культуры — самозванство. Наследников нет.

Какое-то время она пожила и попела за границей, потом задохнулась и умерла.

Хотя Бродский и гений — ни до Мандельштама, ни до Тютчева ему не достать.

Потому что его не нес никакой народ, никакая культура, а своими крылышками — как ни размахивай — высоко не взлетишь. Как бы ни был силен дар.

Потому что, когда его зачинали — «ненужным привеском качался возле тюрем своих Ленинград».

За плечами Бродского было мертвое Царское село, коммунальное детство, кухни и тусовки хрущевского и брежневского совка…