— Это вот салон, — объяснила горничная, зажигая свет в комнатах. — Это спальня. Светлая, много солнца.

— Так… А это?

— Это столовая.

Иштван стоял в бывшей детской.

Он едва смог узнать ее; новая, незнакомая мебель изменила ее облик: середину комнаты занимал огромный обеденный стол, у стены высился массивный буфет с резными украшениями. Иштван долго стоял в ярком сиянии электрических ламп, оглядываясь по сторонам. Слишком много света вокруг. Тогда они зажигали всего одну лампу, чтобы свет не резал больному глаза.

Лишь большие белые окна выглядели по-старому. Отсюда, из этих окон, он смотрел на снегопад, первый снегопад в его жизни, первый и последний. А затем случилось все это. Иштван поискал взглядом место, где находилась кроватка с сеткой. Тогда они придвинули к ней столик, принесли его из другой комнаты, чтобы было куда ставить лекарства; потом на этот столик профессор положил шприц. Иштван так ясно видел сейчас лицо сына, что легко мог бы нарисовать его. Сначала оно было красным от жара, затем побледнело, стало очень серьезным, покорным… и лишь потом заострился носик, а милый, умненький лоб стал большим и выпуклым…

Он прошелся по комнате, словно желая измерить ее шагами. Она показалась ему маленькой. В памяти она почему-то осталась совсем не такой. Раза в два больше, по крайней мере. Ему представлялось, что здесь было много места — как на сцене, где играют трагедию. Удивительно, как обманывают человека чувства.

Иштван зажмурил глаза и спросил:

— А детей у них нет?

Горничная, провожая его до дверей, сказала:

— Квартира очень хорошая.

— Да, — ответил Иштван, — вполне подходящая. — И едва не улыбнулся, заметив, что употребляет не свойственное ему выражение.

— Вполне подходящая, — повторил он.

Попрощался и, удивленно качая головой, ушел.

10

«Сколько же это будет еще продолжаться?» — думал он.

Вилма не дождалась конца лета.

Спустя две недели она мчалась на скором поезде через Алфёлд, который столько раз видела из окна вагона, что, казалось, знает тут любой семафор, любой верстовой столб. Мимо мелькали поля, степные колодцы с журавлями, пасущиеся стада, болота, колючие заросли, васильки и дикие маки. Тучное лето дремало в желтом венце из колосьев и дынных плетей.

Всю дорогу она простояла возле окна. Ветер трепал ее волосы, осыпал пылью и копотью.

Когда она посмотрелась в зеркало на стене купе, оттуда глянуло почти чужое лицо — в морщинах, подурневшее, постаревшее.