Иван Кольцо, уже аккуратно подстриженный, в чалме и шароварах, Алена и Мария наблюдали, как бывшие гребцы, тоже переодетые в турецкую одежду, пристегивали к рукам мертвых турок кандальные цепи и сбрасывали трупы в воду. Алена сидела в белом кресле, Мария и Кольцо стояли по бокам.

— По двое кандалов цепляйте, — сказал Кольцо.

— Да и одна цепь с надежностью на дно утянет…

— А вы не жалейте… Тут кандалов много…

Судно шло под парусами по широкому Босфору, но оба берега были теперь видны, на берегах различались шпили минаретов густо расположенных сел, форты, замки, башни, даже апельсиновые рощи.

Иван Кольцо внимательно поглядел на Алену, опустив голову, помолчал, снова взглянул на нее.

— Нет, все-таки где-то я тебя, Алима, раньше видел. Блазнится вот — и все.

— В постели у какого-нибудь турка, — усмехнулась она. — Где ж еще?

— По-русски-то как тебя зовут?

— Забыла я…

— Господи, да Аленой ее зовут, — сказала Мария… И всплыло в памяти Ивана Кольца давнее-давнее — как сквозь густой туман увидел себя и Ермолая, связанных по рукам и ногам, валяющихся на земле, услышал, как сквозь вату, слова Аники Строганова: «Оковать! Чтоб другим неповадно было!» Их с Ермолаем поволокли куда-то, а в это время выскочила из-за лабаза длинноногая, лет 16, девчушка, повисла на Ермолае: «Родимый!» — «Алена! Аленушка!» — прохрипел Ермолай и, гремя ручными кандалами, погладил девушку по волосам.

…Застонал Иван Кольцо и проговорил, задыхаясь от волнения:

— Вспомнил! Ты была невестой Ермолая!

Застонала Алена, поднялась торопливо, отбежала к борту, стала тоскливо смотреть в воду.

Кольцо тоже подошел к борту, постоял, поглядел на вздымающееся из-за морского горизонта солнце.

— Что ж, Алена… И в кипятке ты варена, и на углях жарена… Чую я — доберемся мы теперь до родимых краев! А где-то там, на Дону али на Волге, и атаманствует Ермолай.

— И он… атаманом стал?! — воскликнула она.

— Давно-о…

— А нужна я ему теперь-то… такая?

Кольцо поглядел Алене в глаза, но ничего не сказал.