— На обещания не скупиться! — Семен усмехнулся. — Поскольку обещать — еще не дать. Понял?

— Уразумел, Семен Аникеич.

— Ступай, собирайся. После я с тобой еще поговорю.

Заворихин вышел.

— А коли царь за ослушанье взыщет? — спросил осторожный Никита.

— Сыть! — Семен снова взъярился, подскочил к столу, ударил по нему кулаком. Дорогая чашка упала на пол и разбилась. Семен в ярости пнул осколки. И это его будто остудило, он без сил опустился в кресло, закрыл лицо ладонью, посидел так.

— Ну, а ежели Кучум сюда припожалует да снова все выжгет у нас дотла, да опять людишек наших повяжет и в рабы продаст? — жалобно спросил Семен, убирая ладонь с лица. — Вогулы снова вон осмелели, твои, Максимка, северные городки ныне разорили. Осталось, нет там чего после их набега?

— Осталась… зола одна, — сказал Максим.

— Во-от! — снова вскочил Семен. — Людей из вольных мы тоже наймем! А гулевых казаков из Камень пошлем с наказом — пограбить, потрясти, а буде можно — и придавить царя Кучумку в самом его логове! Тады и вогулы да остяки присмиреют. И коли так-то обернется, тогда что?

Младшие Строгановы молчат. Семен снова подошел к окну, оглядел свою флотилию на реке.

— А тогда, племяннички, Сибирь-то под нами, Строгановыми станет! Не сразу, может, но ста-анет! Тогда будет чем всякий царский гнев усмирить и любую царскую милость купить!

Иван Кольцо и Савва Болдыря осторожно раздвинули высокие стебли камыша. Открылась волжская ширь. Вдоль реки плыли одно за другим три больших струга, наполненных вооруженными людьми. На бортах золотились двуглавые орлы, на первом горел малиновым шелком небольшой шатер.

— Орленые струги-то, царские, — проговорил Савва Болдыря.

— Никак посол ногайский в Орду возвращается, — промолвил Кольцо.

— Должно, богатые дары князю Урусу посол везет, — сказал Болдыря. — Вишь, сколько царь стрельцов в охрану дал…

Сзади возник взволнованный Никита Пан.

— Атаман! С ливонской войны служивые казаки донские едут!

— Кто? Где?

— Так, за излучиной на отдых остановились. Атаманом у них… Ермак!

— Кто-о? — Кольцо так затряс есаула, аж усы у того замотались. — Ермак?