— Что, царский топор чуешь? — спросил Ермак.
Казаки загоготали.
Ермак встал. Вышел на середину круга. Снял шапку, поклонился на четыре стороны. Шум и гам пошел на убыль.
— Кто тут про морозы говорил? Верно, околеем, коли назад двинемся. Навстречь воды до ледостава нам не выгрести.
В гуще людей угрюмо сидел Анфим Заворихин. Рядом с ним — тощий казачишка по имени Осташка.
— Казаки! — сорвался он с места. — Ежели Кашлык не взять, а из Сибири этой проклятой не уйти… что же тогда получается? Пораскиньте-ка головами, у кого есть, ну-ка?!
Гам и говор стали будто волной откатываться, утихать.
— А то получается, казаки, что завел нас сюда Ермак-атаман на погибель, на смерть лютую!
Притих казачий круг. Зловещая тишина эта могла обернуться и так, и этак. Ермак понимал, что время терять не надо.
— Спасибо тебе, Осташка, что круг угомонил, — сказал он. — Значит, выбор у нас, казаки, один — кровь с носу, а Кашлык брать надо. Неужто отсель своротим? Предадим те, что головы сложили, тех, кого по именам выкликали, сосчитывали… предадим? Другой раз закопать их хотите? Казачья клятва от века нерушима. И слава наша вознесется на том холме! Вся Русь поклонится нам. Попы в церквах помянут. От отцов к детям пойдут наши имена.
— Нет у нас возвратного пути. Один только — чрез реку.
— А если не удержимся?
— Псы скулят, а не люди. Если есть силы бежать, кто поверит, что их не осталось, чтобы драться?
Казачий круг постепенно успокаивался. В разговорах появилось размышление.
— Да, как возьмешь эту чертову крепость? Татарьев тьма, доспешны они, сказывают, у них даже пушки есть.
— Это уже мое атаманское дело, как взять. Доспехов и у нас прибавилось. А пушки, — Ермак усмехнулся, — пушки татарские вон Кузьмич обещался заговорить. Он умеет.
По кругу потек веселый говор.
— Только… — возвысил голос Ермак… — Только еще раз объявляю: как повоюем ханский город — бедный люд не забижать. Коли озлобим мы его — не удержаться нам в Сибири. Помните, только тот, кто за Кучума стоит, наши супротивники.
— И я — за то, чтоб в Кашлыке зимовать, — вскочил в круг Заворихин. — Только, спрашиваю, что это за жизнь будет? Девок атаман трогать запрещает. И черных людишек трясти не велит. А много ль тогда в Сибири добычи возьмешь?
Возник и покатился ропот.