— Как это?

— Да как уж есть, — Николай встал. — Спать пора, Михалыч. Тебе завтра к рассвету надо угодить на Линево, зори нынче ясные, светает рано. Доедешь один-то, может, проводить?

— Шутишь, Николай?!

— Тогда весло вон приготовь, подсадную в сарае возьмешь. Ну, обласки знаешь где, выбирай любой. Удачи тебе.

Меркулов проснулся ровно в три. С некоторых пор у него укоренилась эта охотничья привычка — просыпаться точно в намеченное с вечера время, — и когда он нащупал в темноте на табуретке фонарик, часы и посветил, оказалось три. Он быстро оделся, осторожно, чтобы не разбудить хозяев, пересек переднюю и все же услышал в горнице тихий вздох Груни. Вышел в сенки — там он с вечера оставил и ружье, и патроны, и завтрак в целлофановом пакете. Открыл наружную дверь и отшатнулся: на крыльцо тихо входил человек. Но Меркулов тут же угадал Анатолия.

— Ну, брат, напугал ты меня…

— Виноват, исправлюсь, — тихо усмехнулся солдат.

— Значит, опаздываем из увольнения?

— А что, раз дневальный спит.

— Спит ли?..

В сарае подсадная недовольно крякнула, но в садок полезла сама, — видать, соскучилась по воде. Меркулов спускался к протоке, и шаги его гулко отдавались в тишине. Тут же внизу чернели лодки, они чернели, увеличенные темнотой, средь россыпи по-весеннему бледных звезд. В первую минуту, когда громыхнула о дно выбранная цепь, зыбко закачался и осел под тяжестью тела тонкий обласок, тихо пошел, неслышно тронутый течением. У Меркулова закружилась голова, поплыло перед глазами. Звезды были в бездонном небе, и звезды были в бездонной воде, и он висел посредине, совершенно утратив ориентировку; он бы, наверное, свалился с неимоверной высоты, если бы вдруг не зацепился глазом за еле различимую полоску берега. Сразу все стало на свое место. «Чудит вселенная», — подумал Меркулов, освоившись, опустил в воду весло, гребнул, сзади запузырилось, и так он долго плыл, стараясь держаться близко к черному, чернее, чем ночь, берегу.

Он вошел в Линево, повернул вправо, напряженно вглядываясь, ища светлое пятно давно поставленного здесь скрадка, и когда нашел, сначала выбросил чучела, а чуть поодаль опустил на дно грузило — слышно стало, как ослаб поводок, — потом посадил крякву. Она крикнула раз-другой — далеко пошел голос по гладкой воде — и тут же зашлепала плоским носом в идущей со дна щучьей траве. Меркулов разогнался, с шумом влетел на пологий берег, лодка твердо стала. Меркулов вышел и затащил ее в кусты, в сухую прибрежную осоку.

Давним, знакомым пахнуло на него, когда он, шурша сухим камышом, вошел в скрадок. Нигде Меркулов так не ощущал своего единства с природой, как в ночных охотничьих скрадках. Протяни руку — она уже не твоя, крикни — канет крик в вечном безмолвии; и весь плывешь в дуновении времени и вращении пространства, пока незаметно для тебя не начнет проступать явь — в коричневых пятнах на воде, в черных тростинках по берегу, в серой полоске над лесом…