…Селезень сел, когда Меркулов уже перестал ждать его, потому что солнце встало, залило огнем воду, все тайное стало явным. А он сел, но, видно, угадал в мертвых глазах чучел страшный обман и, не дойдя до подсадной, взвился с испуганным криком. Меркулов ударил в угон один и второй раз, понял, что промахнулся, но тут сбоку грянул третий выстрел, селезень тяжело, плашмя, с плеском упал на воду у охваченных золотом ветел.

Меркулов повернулся и увидел в подплывающей лодке Николая.

— Ты его, Михалыч, крепко приложил, пух пошел, ну, я добил, чтобы не искать в кустах.

— Говори! — усмехнулся Меркулов.

Голоса их отчетливо стелились по залитой солнцем воде.

2

2

Когда Меркулов первый раз увидел Николая с ружьем, мелькнуло в голове: как же он стреляет-то со своей культей? Потом он увидел, как стреляет Николай. Компания охотников подплывала тогда по протоке, возвращаясь с озер, уже столбики были видны, за какие привязывались обласки, и Николай стоял — ждал на зеленом бережку. Дело было осенью, уже день разгорался, охотники перекликались, громко обсуждая разные забавные курьезы, случившиеся с ними во время зори; ружья были разряжены, и все пребывали в том приподнятом настроении, какое бывает после охоты в предвидении законной трапезы и послеобеденного отдыха. И вдруг из-за кустов, из-за мелколесья, которое тянулось до самой Колымани, стремительно налетели два чирка-трескунка, круто взмыли, внезапно увидев людей; Николай успел вложить патроны, вскинул ружье — оно точно легло в раздвоенную культю, — коротко повел два раза и снял обоих, чирки упали чуть ли не в лодки к охотникам.

— Это вам на довесок! — крикнул Николай.

— Ну и ухарь! — не то восхитился, не то позавидовал Павел Иванович. — Ухарь ты, Николай! — повторил он, когда высадились на берег.

— Ну, ухарь! Это у меня ружье убойное, генерал Красноперцев, покойник, подарил. Вот был стрелок, это да!

При этих словах как током прошило Меркулова.

— Это не Григорий ли Никитич, случаем?

— Он самый и есть, Григорий Никитич. А вы что, знали его? — оживился Николай.

— Знал, как же, — сдержанно ответил Меркулов.

После обеда, сытного и веселого, когда охотники угомонились и из боковушки донесся распевный храп Павла Ивановича, Меркулов с Николаем вышли, по обыкновению, покурить.

В течение застолья Меркулов несколько раз взглядывал на портрет Николая с орденом Славы, излишне отретушированный, как он отметил, при увеличении — делал это, видимо, человек без вкуса, — и уже был убежден, что существует какая-то связь между этим солдатским орденом и генералом Красноперцевым.