— Ничего не получилось, Груня, ничего не получилось, — выпуская из ящика подсадную утку, говорил Николай.

— Да вижу я, не в себе ты. А это… Почему у тебя два ружья? Чье это ружье?

— Это ружье теперь государственное, — Николай хотел уйти от разговора.

Груня всплеснула руками.

— Ах ты, наказание господнее с этой охотой! Ну, чистое наказание! Небось этих, как их звать-то, забыла, встретили, не иначе. Ты что молчишь, Коля?

Меркулов, чувствуя замешательство Николая, сказал:

— Да, Груня, браконьеров встретили, вернее, одного браконьера.

— И-и, — протянула Груня успокаивающе. — Шайтан с ними, сердце себе рвать в праздник. Идемте в избу, мы с Маринкой озябли, вас ожидаючи, и обед на столе.

— Вот, Михалыч, теперь и ставь свой марочный коньяк, — твердо, со смыслом, понятным одному Меркулову, сказал Николай, когда они, оставив ружья в сенцах, сняв бахилы, ополоснувшись холодной водицей, подошли к аккуратно накрытому столу. — Теперь мы за победу нашу выпьем с тобой. Садись, Груня, садись, Маринка.

Он взял из рук Меркулова красивую бутылку, прижал ее культей к боку, сорвал за ушко лиловую шляпку, налил в стопки, налил и Груне.

— Ну, Михалыч, без тостов, за нашу победу — и гори оно все синим пламенем!

Он выпил, дохнул, хрустнул пупырчатым огурцом.

— Ничего, пить можно, Михалыч… Я вот помню, уже в Будапеште дело было, еще руку мне не перебило. Из бункера одного выбили немцев, а там вина-а-а! Бутылки вот покрасивше твоей, аж зеленой плесенью обдались от старости. Это, говорят, склад был у Хорти, стало быть, да ты, Михалыч, слышал о Хорти!..

— Ну как же, — сказал Меркулов, предвидя рассказ о ситуации, обычной в те времена. Он не перебивал, делал вид, что слушает.

Но Николай сам осекся.

— Черт с ним, с Хорти. Давайте еще по одной. Разливай, Михалыч. Давайте за тебя, Груня, выпьем, за хорошую мать своим детям, здоровья и счастья тебе — и гори оно все синим пламенем! — Николай заметно взвинчивался, руки его ходили часто и суетно, глаза необычно блестели. Таким не знал его Меркулов.

Груня внимательно, с какой-то опаской смотрела на него. Она пригубила коньяк, тихо вышла из-за стола. Маринка сидела смирно, слушала.

— Ты чего, дочка, так глядишь на меня?

Маринка покраснела, будто уличенная.

— Не бойся, ты меня пьяным не видела. И не увидишь.