Шеренга сорвалась молча: без улыбок и криков. Работали по всем. Кто стоит на пути — тот враг. Сдерживали себя, что есть сил. Чтобы не убить. Чтобы не покалечить. Ведь приказа нет...

 Через пять минут все было кончено. Пленных оттаскивали в автозаки. Обожженных и раненых — в «Скорые».

 Токаренко зло сплюнул на изувеченную мостовую. Долго глядел на марево огня. Оттуда доносилось нестройное: что-то про саван каким-то героям. Обернулся, резко сказал:

— Офицеров в первую шеренгу.

— Товарищ подполковник, но...

— Это приказ.

А настоящего приказа все не было и не было...

Реквием по Руине

Реквием по Руине

После тяжелого, рабочего дня — дремота. Каждому свой сон — каждому свой кошмар. Тягучий. Липкий. Пудовый.

 И туман. Туман, сквозь который видны бледные тени. Смутные тени. Туман струйками.

 Тени стоят. Кучкой стоят. В гуще себе подобных. В стране, которую никто не выбирал.

 У каждой тени свое лицо.

 Этот крепкий и злой. Этот задумчивый и милый. Этот веселый и глупый. Этот потерянный и дерганый.

 Блондин и рыжий. Брюнет и шатен.

 Над тенями висела опасность. Они знали о ней. Опасность прорывалась сквозь склизкий туман. Неясными всполохами. Слабыми вспышками. Синими зарницами. Они знали. Но никто ничего не делал.

 Крепкий был слишком резок. Задумчивый слишком умен. Веселый слишком безобиден. Потерянный слишком криклив.

 Они ничего не делали.