За спинами бабушкиных братьев — их жены. У каждой ладонь на плече у мужа: славный семейный обычай.

Потащили к стене и моего деда Данилу Марковича. От пули его спас сын (мой дядя) Андрей. Успел прибежать, показал мандат, партийный билет. Деда обматерили, сказали, что его счастье — и ушли… Вся вина его заключалась в том, что он не отдал на поругание свою дочь — мамину сестру (мою тетю). Станица уже насмотрелась на таких девушек. Их брали с подводами для помощи войскам. Не успевали такие подводы отъехать за последнюю хату, как девушек зверски бесчестили взводом и ротой. Это считалось естественным: девушки ведь казачки, то бишь классовые враги. Занасиловы-вали и насмерть, случалось и такое.

К этим потерям прибавились потери двух взрослых дочерей, особенно старшей, любимой. Дед не хотел жить и, когда их в разные годы хоронили, прыгал в могилу, ложился на гроб. Его вытаскивали. Он терял сознание. С тех дней вроде обеспамятел, а вскоре умер. Зато крепкой, могучей оказалась бабушка Наталья Никитична (какое-то время она пожила у нас в Москве). Схоронив в 1912 г. старшую красавицу дочь, потом старшего сына, потом двоих братьев, отца, снова дочь и, наконец, мужа, а в Отечественную войну сыновей (моих дядей) Ивана и Дмитрия, она дожила до 96 лет в полной памяти и умерла в 1949 г., когда мне было четырнадцать. Мама написала об этом в Саратов. Я учился в Суворовском военном училище.

После мама рассказала, что бабушка была еще сильная, но уже не хотела жить. И за несколько недель стала говорить, что жить больше не будет. Она говорила это каждый день этих недель. Так и не болея, в один из дней и умерла. Пришла днем после какого-то дела в хату, легла на кровать, закрыла глаза и затихла…

Бабушку всю жизнь пронизывало жгучее неприятие советской власти и коммунистов, хотя коммунистами были ее младшие дети. В своем кругу она упрямо повторяла: «Как победили большевики — так одна кровь…»

Кубань… люблю ее горячей любовью мамы…

Гражданская война породила такую взаимную жестокость, такое извращенное коварство и такое равнодушие к жизни, о которых на Руси уже давным-давно читали лишь в романах и исторических хрониках.

Именно кровь определяет рубежи борьбы за власть. Есть такая мера ее, которую уже неспособны пролить партии, классы, правительства или диктаторы. Они вынуждены признать свою несостоятельность, но Ленин и большевики в данном случае тоже составили своего рода сверкающее исключение, далеко не почетное.

Генерал Добровольский (высший военно-судебный чин в войсках Северной области при генерале Миллере) вспоминал: