Дух народа, закованный в объятия скелета…

Ничему живому и чистому не дает прорасти скелет. Обложил когтями народ — держит…

И в нынешнем долгом кризисе все те же проблемы, затянутые в узел после Октября 1917 г.

На пути избавления надо терпеть… или судьба России — распасться, саморазрушиться.

Это плата за насилие и нетерпимость, возведенные в божество.

По счетам полагается платить. Идти через нищету, смертные болезни, потери — и не сворачивать. Идти, чтобы стать людьми, отторгнув насилие и нетерпимость, «традиции беззакония» и равнодушия к близким.

И никто не даст избавления, пока не будет пройден этот путь.

А тогда и сам народ станет другим…

Павел Николаевич Милюков усматривал три причины поражения белых («Россия на переломе»):

— несостоятельность стратегии (азартная стратегия);

— «натянутое и даже враждебное отношение к тем окраинным образованиям, на территории которых происходила борьба»;

— «более чем ненормальное отношение армии к населению…». Тощевато для историка с именем подобное ученически прямолинейное толкование.

Суть белой демократии обнажилась и в карательной политике, обильной на слепое изуверство.

И опять-таки движение губило клеймо старого порядка. В этих условиях не представлялось возможным действовать эффективно, все движение стояло как бы на трупных ногах.

Борьба велась под лозунгом «национальное возрождение великой, единой и неделимой России». Лозунг совершенно чуждый простому народу.

Уже царский скипетр и держава казались многим спасением и защитой против всесокрушающей головорезно-истребительной политики Непогрешимого, которым впервые в истории были подведены под неограниченные и бессудные убийства научное и теоретическое обоснование — золотая выжимка из всего совершенства мысли.

Хотела она или не хотела, но генеральская контрреволюция приняла реакционный характер. За ней проглядывали помещики, крупные собственники и неизбежное подавление свободы, правда, не до такой дикой степени, как при большевиках, но, как мы знаем, этому давались самые серьезные и ученые обоснования.

На Юге белое движение проявляет реакционность как нигде ярко, ибо ни в Сибири[82], ни на севере России не имели места реставрации помещичьего землевладения, что коренным образом раз и навсегда определило позицию крестьянства, а стало быть, и исход борьбы.

И как напутствие времени — великой и самоотверженной попытке остановить шествие насилия — слова Будберга:

«Жизни мы не поймали; ее требования не поняли и не уловили. Жизнь ушла от нас и стала искать более примитивных, но реальных осуществлений».