Ее надо перепечатать и распространить в миллионах экземпляров. Никакие думские речи, никакие трактаты, никакие драмы, романы не произведут одной тысячной того благотворного действия, какое должна произвести эта статья.
Она должна произвести это действие — потому, что вызывает такое чувство сострадания к тому, что переживали и переживают эти жертвы людского безумия, что невольно прощаешь им какие бы то ни было их дела и никак не можешь, как ни хочется этого, простить виновников этих ужасов. Рядом с этим чувством вызывает Ваша статья еще и недоумение перед самоуверенной слепотой людей, совершающих эти ужасные дела, перед бесцельностью их, так как явно, что все эти глупо-жестокие дела производят, как Вы прекрасно показываете это, обратное предполагаемой цели действие; кроме всех этих чувств, статья Ваша не может не вызывать и еще другого чувства, которое я испытываю в высшей степени, — чувство жалости не к одним убитым, а еще и к тем обманутым, простым, развращенным людям: сторожам, тюремщикам, палачам-солдатам, которые совершают это.
Радует одно то, что такая статья, как Ваша, объединяет многих и многих живых неразвращенных людей одним общим идеалом добра и правды, который, что бы ни делали враги его, разгорается все ярче и ярче».
Очерк Короленко «Бытовое явление. Заметки публициста о смертной казни» был представлен публике в третьем номере журнала «Русское богатство» за 1910 г.
Черновик письма Толстого — это сплошная налезающая друг на друга правка. Правка по уже перечеркнутому и переписанному — и опять правка. Так что все страницы — одни зачеркивания, сливающиеся в чернилах буквы, натеки чернил в жирных зачеркиваниях.
Скоропись у Толстого довольно узкая, высокая, даже несколько женская, но сбивающаяся на заостренную угловатость.
Короленко ответил из Алупки 7 апреля 1910 г.
26 апреля Толстой отзывается из Ясной Поляны.
«Прочел и вторую часть статьи, уважаемый Владимир Галактионович. Она произвела на меня такое же, если не еще большее впечатление, чем первая. Еще раз, в числе, вероятно, многих и многих, благодарю Вас за нее. Она сделает свое благородное дело…»
«…Впереди — широкая просека, в конце ее — на небольшой горочке Ясная Поляна, — писал Короленко Татьяне Богданович; писал по мере того, как подходил к Ясной Поляне, и уже потом, когда уехал, в поезде из Тулы. — Тепло, сумрачно… У меня странное чувство: ощущение тихого сумеречного заката, полного спокойной печали. Должно быть — ассоциация с закатом Толстого…
Сам Толстой… держится бодро (спина слегка погнулась, плечи сузились), лицо старчески здоровое, речь живая (через три месяца Толстой умрет. —