Мы теперь поняли, что Ленин требует полного, всеохватывающего, а не выборочного изучения — во всем богатстве его творчества…

Но мы решительно отвергаем надругательства над памятью Ленина, в чем бы это ни выражалось и где бы это ни происходило — у нас или за границей.

Чем скорее мы преодолеем упрощенное восприятие Ленина, тем лучше поймем его величие, насколько он современен и нужен нам…»

Ну что тут молвить?..

С новым рождением, Владимир Ильич!

С новым качеством… социализмом с человеческим лицом!..

И на том спасибо, что вспомнили о лице — должно все-таки быть, непорядок — без лица. И желательно все же человеческое лицо, на другие нынче нет спроса…

Так и хочется воскликнуть словами Филиппа Филипповича Преображенского из булгаковского «Собачьего сердца»: «,Ей-богу, я, кажется, решусь“. Никто ему не ответил на это…»

И похоже, это правда: отвечать и впрямь некому…

Генерал-фельдмаршал светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический (1739–1791) прославился отнюдь не одной близостью к Екатерине Второй (как деликатно изволили выражаться в подобных обстоятельствах: «Он в случае» — сиречь в любовной связи с самой императрицей Екатериной Алексеевной). Светлейший князь преуспел и на другом поприще. Под его неусыпным руководством Россия не только окончательно осела на своих южных окраинах, но и приступила к их энергичному хозяйственному освоению.

В 1930 г. Херсон по семейным обстоятельствам навестил будущий советский классик Борис Лавренев. В ожидании выздоровления отца он однажды заглянул в храм, превращенный в музей антирелигиозной пропаганды.

«…За неимением сколько-нибудь серьезных экспонатов по стенам были развешаны вырезанные из старых журналов репродукции картин мастеров итальянской и голландской школ, изображающие религиозные сюжеты. Тут были Сикстинская Мадонна, Голгофа, снятие с креста, воскресение, Христос у Марии и Марфы, Мария Магдалина, вознесение, сошествие святого духа на апостолов работы Тициана, Веронезе, Рубенса, Ван Дейка и других художников. Под каждой репродукцией на неряшливых клочках бумаги были приклеены напечатанные лиловым шрифтом на машинке надписи совершенно идиотического содержания.

Я хотел уже уходить, но вдруг в глаза мне бросилась пирамидальной формы застекленная витрина, в которой лежал какой-то круглый коричневый предмет. Подойдя, я увидел, что это человеческий череп. Внизу витрины была приклеена табличка: «Череп полюбовника Катерины II Патьомкина». Я протер глаза, но видение не исчезло.

Череп оставался по-прежнему в витрине и глядел на меня пустыми впадинами. Я оглянулся и увидел вторую такую же витрину, но уже продолговатой формы. В ней лежал скелет с прилипшими местами клоками ссохшихся мускулов. Надпись гласила: «Кистки полюбовника Катерины II Патьомкина». Рядом, в третьей витрине, лежали остатки зеленого бархатного кафтана с потускнелыми позументами, затем что-то неразличимое, в пятнах гнили, бывшее когда-то белыми атласными короткими штанами, такие же сгнившие чулки и туфли. «Шматки одягу полюбовника Катерины II Патьомкина», — прочел я, наклонясь к надписи.