— Маркграф велел нам помириться, — выговорил он через силу, так жалко звучала фраза.

— Передайте, что его повеление исполнено. У вас всё?

Бледное лицо, трепещущие крылья тонкого носа, излом тёмных бровей. Пожалуй, Тенрик давно не видел жену такой. Верно, злится, что Шейн остался в живых.

— Смотрю, вас не слишком радует победа, — бросил он, поворачиваясь к дверям. И услышал яростное, сдавленное шипение, так не похожее на привычный нежный голос:

— Радует?! Я ненавижу вас. Будьте вы прокляты, грязный, подлый обманщик!

Губы Тенрика тронула улыбка. Похоже, Эйлин верит, что это он придумал подменить брата! Что ж, стоило пережить эти страшные дни, чтобы увидеть, как её милое личико исказили гнев и отчаяние.

— Весьма рад, что вы приписываете мне такие заслуги, — ответил он.

— Разумеется вам, кому же ещё! Вы обманывали меня восемь лет — подло, бесчестно, недостойно мужчины! И именно сейчас, когда моё положение и без того тяжело, вы… Ах, убирайтесь!

Она поднялась и, ломая руки, прошла к окну. Отвернулась, тонкие плечи вздрогнули. Тенрик прошёл следом, недоумевая.

— Я вас обманывал — восемь лет?

Элеонора не обернулась — уставилась в заплетённое морозным узором стекло и зло выплюнула:

— Я жду ребёнка.

Слова упали не камнем — целой стеной. Тенрик сжал кулаки.

— Как вовремя вы решили выполнить свой долг, — раздельно произнёс он. — Вам удалось то, что не удавалось свершить ни одной женщине — зачать от барона Эслинга.

— Не смейте потешаться надо мной! Я не желаю носить ребёнка предателя!

— Нет, это ты послушай, — Тенрик сгрёб жену за плечо, развернул и прижал к стене. — Думаешь, я слепой? Не видел, как ты крутила хвостом перед наглецом-сотником, как кобыла в охоте? Думаешь, хоть на миг поверю, что это моё дитя?!

Элеонора высвободилась резким движением. Лицо кривилось в гримасе, она закусила губу, но не сдержалась и закрыла лицо руками. Слёзы не закапали — полились на платье, оставляя мокрые дорожки.

— Ты набитый дурак! — всхлипывала она. — Прожил со мной восемь лет и не понял ничего, совсем ничего! — Открыла лицо, здоровой рукой схватила Тенрика за полу, а кончиками пальцев, выглядывающими из-под повязки, указала на собственный ворот, где расцветали вышитые ландыши. — Моему роду пять сотен лет! Да ты хоть знаешь, кто сватался ко мне?! Достойнейшие люди Империи! И смеешь говорить, что я могла лечь — с ним?! Да я с тобой ложилась через силу, забери тебя тьма!

Её голос сорвался, захлебнулся слезами. Тенрик в изумлении смотрел, как её красивое лицо кривится в отчаянной гримасе. Эти слёзы, заломленные руки, набрякшие краснотой веки… Взгляд вернулся к цветкам на вороте, нежной шее, упругой округлости груди… По телу прокатилась жаркая волна — нет, страсть давно отгорела, Тенрик не желал эту женщину больше, но в нём ожила торжествующая радость от того, что обладал её молодостью и красотой — в пику лощёным столичным юнцам, что вились за ней до самого отъезда на Север. А следом отозвалось позабытое, наболевшее, старательно похороненное: если и правда ребёнок его? Перечеркнуть бы все слухи, насмешки, хлёсткие слова отца, откровенные издевательства Шейна, который хвалился ублюдками лет с семнадцати — мол, сильна северная кровь, отмечает истинного наследника рода…