— Идём, что ли.

***

Поминальный пир был скромным, как всегда бывает на излёте зимы. Ардерик бросил хмурый взгляд на Верена, отправившего в рот шмат капусты, квашеной с мёдом и ягодами, и поморщился. Этому по-прежнему нравилось всё: трескучий мороз, небо, мерцавшее мертвенным, неверным светом, кислятина и солонина на столе… Сам Ардерик со вчерашнего утра пребывал в деятельной тоске, а именно не ждал ничего хорошего и брался за каждое дело, как за последнее. Разум подсказывал, что ещё пару месяцев Оллард будет держать его при себе: советоваться, как расставить часовых, кого послать с охотниками и лесорубами. Но весной с юга придёт подкрепление, прибудет новый сотник, и не нужно гадать, кого обвинят в потерях и поражениях. И Элеонора не скажет ни слова в защиту, а предпочтёт похоронить свою тайну вместе с ним.

Скорбь имперских воинов по Гантэру скрасил пенный эль. Служанки вились ужами, наполняя кубки и блюда. Элеонора привычно расточала любезности, Эслинг оживлённо поглядывал по сторонам, и даже Оллард улыбался, вертя в пальцах опустевший бокал.

— Пока я гостил в столице, — начал он неторопливо, — услышал историю одного отважного воина. Думаю, она украсит сегодняшний вечер.

Конец фразы потонул в гоготе с нижнего края стола: сквозь рассказы о подвигах почившего военачальника прорвался короткий женский визг и смех.

— Тихо! — рявкнул Ардерик. Маркграф явно не был приучен перекрикивать сотню разошедшихся парней. Наверное, стоило подождать, пока тишины потребует барон, но какая теперь разница?

— Жил некогда молодой, но не по годам храбрый воин, — вновь заговорил Оллард, поблагодарив Ардерика коротким взглядом. — С малых лет он мечтал о славе и подвигах, упражнялся каждую свободную минуту и достиг вершин военного искусства с мечом, копьём и арбалетом. Едва войдя в года, он оставил отчий дом и направился ко двору Его Величества, желая испытать себя в поединке с прославленными победителями турниров.

За столом затихли. Ардерик усмехнулся тому, как заслушался Верен — разве что рот не разинул. Ясное дело, размечтался, что сам когда-нибудь красиво сразит противника под восхищёнными взглядами.

— Юный храбрец не пропускал ни одного турнира, разве если не мог подняться из-за ран, — продолжал маркграф. — Доводилось ему и проигрывать, но чаще он уходил с победой. Он побеждал бы чаще, если бы вспыльчивый нрав и неуместная жажда справедливости не толкали его поднимать оружие против тех, кто был сильнее и знатнее. Верно, наш герой не дожил бы до зрелых лет, сражённый не благородным копьём, но ножом в спину где-нибудь в переулке. Однако вовремя догадался найти себе могущественного покровителя. Не найдя достойного среди лучших людей Империи, он положил свои первые победы к ногам Его Величества и попросил позволения служить ему и никому более.