Однако все это смахивало на фарс. Энгус не питал иллюзий относительно своего происхождения и воспитания. Однажды он возвращался с одного из таких танцевальных вечеров. В темноте за окном расстилался пустынный, безрадостный пейзаж, в небе уже вспыхнули первые проблески зари, и ему вдруг подумалось, что с семилетнего возраста, с тех пор как его семья навсегда покинула Абердин, у него не было ничего похожего на родной дом, нигде он не знал уюта домашнего очага. Ни в Дисайде, ни в школе, ни в гостеприимных загородных резиденциях Йоркшира, Уилтшира и Хзмпшира, где ему оказывали такой радушный прием. Как бы хорошо и весело там ни бывало, он постоянно чувствовал себя сторонним наблюдателем. А ему хотелось где-нибудь стать своим.

Может быть, однажды это и произойдет. И будет так, словно ты влюбился. Или услышал чей-то голос. Или вошел в незнакомую комнату и почувствовал вдруг, будто все тебе здесь знакомо, хотя никогда в жизни тут раньше не бывал. И никто не будет смотреть на тебя свысока, не станет наклеивать ярлыков, а тебе не понадобится надевать маску. Где тебя примут как дорогого гостя: «Энгус, дорогой друг, как хорошо, что ты приехал, как мы рады тебя видеть!»

Но нежданно-негаданно наступили лучшие времена. После беспокойной поры юношества, которое для Гаса прошло труднее и болезненнее, чем для большинства его сверстников, Кембридж стал настоящим открытием и отрадой. С первой же минуты он решил, что в жизни не видел такого красивого города, а здание Тринити-Колледжа показалось ему чудом архитектуры. В первые несколько недель он с наслаждением предавался в свободное время долгим прогулкам по территории университета, постепенно осваиваясь в лабиринте древних, овеянных историей улиц и внутренних дворов. Воспитанный в пресвитерианской вере, он посещал утреннюю службу в Королевской капелле — просто ради того, чтобы послушать пение, именно там он впервые услышал григорианский хорал «Miserere», и сердце его пронзала беспричинная радость, когда голоса мальчиков-певчих воспаряли до вершин, доступных разве что ангелам.

Немного спустя, после того как он поближе познакомился с новыми для себя окрестностями, Кембридж пробудил в нем художнический инстинкт, и вскоре его альбом заполнился беглыми карандашными набросками. Плоскодонки на поросшем ивами берегу реки Кем, мост Вздохов, внутренние дворы колледжа Корпус-Кристи, парные башни Королевского колледжа на фоне беспредельных небес над безликой заболоченной равниной. Самый масштаб, чистота пропорций и перспективы бросали ему вызов; яркий колорит неба и лугов, витражей, осенней листвы так и просился на бумагу. Он чувствовал, что окружен не только неисчерпаемыми кладезями знаний, но и красотой, которая, что потрясло его, не имела ничего общего с природой, а была создана человеческими руками.