Каиафа

Темные глаза, полные тоски, умоляюще смотрят на меня. Что я сделала? Что я должна сделать? Колючка тернового венца врезается ему в бровь. Я бегу прочь от окровавленного лика и скрываюсь в саду. Нахожу убежище под сенью могучих деревьев. Нет! Нет! Деревья превращаются в кресты. Они окружают меня, из них течет кровь. Окровавленная земля уходит из-под ног. Я пытаюсь бежать.

Повсюду кресты, их так много. Что-то удерживает меня, я не могу двигаться.

Стараюсь вспомнить, что испугало меня. Лицо. Почти забытое, из далекого прошлого. Я лежу на громадной кушетке с ножками в виде львиных лап. Она застелена шелковыми простынями. Это моя кушетка. Я мечусь в полубреду, силюсь высвободиться и вдруг осознаю, что удерживает меня Рахиль. Неяркий солнечный свет заполняет комнату. Лицо исчезло. Кресты тоже.

— Успокойся, я чувствую себя нормально, — говорю я ей. — Это всего лишь страшный сон.

Всего лишь. Вздыхаю с облегчением. Я снова в реальном мире.

— Хорошо, что сон. Могло быть хуже. — Рахиль поправила помятые простыни. — Вчера вы сделали большую глупость.

— Я отправилась в Храм одна только потому, что не хотела, чтобы меня поучали: это можно делать, этого нельзя, — сказала я и села на кушетке.

— Госпожу нужно поучать. В городе много враждующих кланов: саддукеи, ессеи, фарисеи, зелоты. Единственное, что они ненавидят больше, чем друг друга, — это Рим. А если бы они узнали вас? А если бы...

— Вот именно. Давайте поговорим о «если бы». — В комнату вошел Пилат, бледный от гнева. — Я запретил тебе идти в Храм.

— Я не ребенок, чтобы мне что-то запрещали, — ответила я, разозлившись, как и он. Как я ненавидела этот город!

Рахиль встала между мной и Пилатом:

— Госпожа только что проснулась. Ей приснился страшный сон. Она немного не в себе.

— Вот именно, не в себе. Ты думала, я не узнал бы, что ты вышла из дворца без охраны и одна направилась не куда-нибудь, а в Храм?

— Неужели это такой большой грех? Все говорят о Храме. Я просто хотела увидеть его своими глазами.

— А что, если бы тебя узнали? Если бы тебя взяли заложницей? Слава Юпитеру, я здесь наместник. Не кому-нибудь, а мне пришлось бы решать и выбирать: то ли ставить под удар интересы Рима, удовлетворив их требования, то ли ждать, пока они отомстят, расправившись с тобой. — Гнев в глазах Пилата растаял, когда он взглянул на меня, сидевшую на кушетке в помятой рубашке. — Ты должна дать обещание, Клавдия. — Он положил мне руку на плечо, так что мне пришлось смотреть прямо ему в глаза. — Больше ничего такого не должно повториться.