Первосвященник Каиафа встал перед Пилатом.

— Этот человек обвиняется в том, что он сеял смятение в умах людей. Он называет себя царем.

Мой муж оторвал глаза от свитка и вопрошающе посмотрел на Иисуса. Я знала это спокойное, невозмутимое выражение.

— Так, значит, ты — царь, царь иудейский?

Я напряженно слушала, что он ответит.

— Ты говоришь, — ответил Иисус так же, как и Пилат, спокойно и невозмутимо.

Мой муж наклонился вперед и с любопытством посмотрел на узника:

— Ты слышал, в чем они тебя обвиняют. Тебе нечего сказать?

— Ты сам хочешь знать это, или потому, что другие сказали это?

Я задержала дыхание. Как ни странно, Иисус держал себя спокойно, не пытался оправдываться, давал почти провоцирующие ответы.

Пилат пронзил его холодным взглядом:

— Ты считаешь меня иудеем? Твои соплеменники и твои первосвященники привели тебя ко мне. Что ты такое совершил?

Иисус продолжал невозмутимо смотреть на него.

— Они преследуют меня по своим соображениям.

Мой муж перевел взгляд на Каиафу и его тестя Анну, стоявшего с хмурым видом, скрестив на груди руки. Повернувшись к узнику, Пилат спросил:

— А зачем это им нужно?

— Потому что я говорю о Царстве небесном, а они только об этой земле. Я пришел в этот мир, чтобы свидетельствовать истину.

— Истину? — улыбнулся Пилат. — А что такое истина? — спросил он, иронично подняв бровь.

Иисус не ответил ему, и вдруг я прониклась сочувствием к мужу.

— Я не нахожу никакой вины за этим человеком, — сказал Пилат Каиафе. — Возьмите его и судите по своим законам.