Парень – болтун, сообразила я и слегка улыбнулась с облегчением, проходя за ним в кабинет. Пока я стояла, оглядываясь вокруг, он продолжал говорить, объясняя, что сейчас класс Бронвен в библиотеке, которая, как выяснилось, любимое место Бронвен, и что она хорошо ладит с другими учениками, и как он доволен, что я отпустила ее в школьный лагерь в конце этой недели…

Довольная, что можно спокойно плыть на волне его монолога, я быстренько обозрела убранство комнаты. Пара разрозненных стульев, шкаф для документов, растение в горшке. Голый письменный стол – только компьютер и стакан с карандашами, что заставило меня подивиться, как я вообще умудряюсь чем-то заниматься в своей захламленной студии, похожей на помещение, в котором разорвалась бомба. Я уже собралась сесть на предложенный мне Россом стул, когда взглядом зацепилась за яркий, как драгоценный камень, сигнал.

Я устремилась к дальней стене.

– Ах да, – сказал Росс, бросая нить своего монолога и присоединяясь ко мне, – это другая причина, по которой я очень хотел с вами встретиться. Чудесно, не правда ли?

Это была маленькая акварель в простой рамке, изображающая нежный, похожий на чашку лепесток насекомоядного растения. Написанный полупрозрачными мазками, с малиновыми венами, пронизывающими его гордо вздымающийся капюшон, он был убедительно смертелен, несмотря на легкость исполнения, зловеще прекрасен, словно краски заключали в себе едва уловимую жизненную силу растения.

– Это рисовал Тони, – сказала я, не трудясь прочесть нацарапанную внизу работы подпись. – Недавно я видела похожие. Другие насекомоядные растения, росянки, пара венериных мухоловок. Не представляла, что у него такая тяга к плотоядным растениям… – Я прикусила язык, сознавая, что выдала, до какой степени не знала Тони, а сделав это, вероятно, обнаружила свои недостатки уже как мать.

Росс мялся около рисунка и близоруко его разглядывал.

– Тони всегда мне нравился, – сказал он. – Было время, когда Тони рисовал эти растения как одержимый – я находил их нацарапанными на полях его учебников, среди каракуль на классных записях, даже на сочинениях, которые он сдавал, – карандашом, чернилами, акварелью… Как будто они были тайной, которую он пытался разгадать. Он и знал о них все: откуда они происходят, почему приспособились к поеданию насекомых, а также как их разводить и ухаживать за ними. Он был кладезем знаний, очень умным мальчиком – и во многом некой загадкой.

Я посмотрела на него.

– Загадкой? Что вы имеете в виду?

Росс пожал плечами.

– Непредсказуемость, полагаю. Однажды он приехал в школу и перерыл свой стол, просмотрел книги. Зяблики и эвкалипты остались, но все страницы, на которых был хотя бы волосок росянки или хоботок насекомоядного растения, клочками полетели в корзину. Сложилось впечатление, что за одну ночь его одержимость плотоядными растениями закончилась и он больше не мог выносить их вида. Вот эта, – Росс указала на маленькую акварель, – была одной из последних им нарисованных. Он подарил ее мне, когда в предыдущее лето я брал его на охоту и учил стрелять.