Зубы у всех были крепкие, как на подбор. Белые, серые, желтые — клыкастые улыбки щерились отовсюду, еще более хищные в обрамлении темных усов и бородок. Одежда разномастная: от шерстяного халата до английского военного кителя, надетого поверх шелковой рубахи-пеструшки. Все в головных уборах, некоторые в двойных: тюбетейки поверх платков, тюрбаны, фески. Все видные, крупные, могучие: едва на помосте помещаются и друг друга на землю не спихивают. Рокочут по-своему, хохочут и на предводителя с вопросом поглядывают: что, мол, это за чудак в бассейне?

А предводитель не смеется. Этот — из тех, кто смеется мало. У него взгляд чугунный и губы сомкнуты, как запаяны. Халат самый скромный, лицо тощее, бороденка жидкая — а сотоварищи на него глаза поднять боятся: поворачиваясь в его сторону, смиряют зычные голоса и взгляды почтительно в циновку утыкают. Этот единственный не ликует со всеми — устал от чувств, уже давно. Лет ему не больше сорока, а смотрит бесстрастно, как аксакал.

Послышалось, или остальные называют его Буре-бек? Нет, не послышалось.

Он берет с тарелки что-то и бросает в фонтан. К башмакам Деева падает баранья лопатка, почти обглоданная. «У-у-у-у!» — гудят сотрапезники. Так вот для чего нам нужен шут! Уже хватают со стола недогрызенные ребра и позвонки, уже замахиваются, но бек роняет что-то коротко, и мужчины послушно кладут кости обратно.

Надо просто смотреть в сторону — не под ноги, откуда жирно пахнет едой, не вверх, как верующие в минуту страха, и не в лицо беку-издевателю, — надо смотреть в сторону, это разумнее всего и позволит продержаться дольше. А Деев смотрит — в лицо.

В глазах бека — выцветших глазах старика на гладком еще лице нестарого мужчины — нет радости, какая бывает у низких людей в момент чужого унижения, а только равнодушие и тоска. Не для своего удовольствия затеял он эту игру, а для удовольствия других — и потому доведет до конца.

Снова кидает в фонтан — уже не кость, а чистое мясо.

Деев не видит кусок, что шлепнулся ему прямиком на ногу и сползает сейчас по ботинку, оставляя жирный след, а только чувствует запах — свежая, хорошо проваренная с травами баранина.

И еще один кусок летит в Деева — уже не под ноги, а в грудь.

И еще один — в лицо.

Больше всего хочется поднять этот шмат и запулить обратно. Но будет это, пожалуй, последнее, что Деев сделает в жизни. А ему нужно — спасти детей.

— Если встречу тебя в бою — убью, — говорит Деев отчетливо, утирая с лица жирные разводы.

Говорит негромко, и за гомоном других голосов его слова слышны едва ли.