Как он мог? Вел разговор так, будто что-то скрывает, и Стальберг наверняка это заметил. Такого с ним не бывало.
Юхан вернулся в кабинет, допил минералку и достал из кармана ориентировку, подсунутую секретарем за пять минут до интервью.
Профессор Колумбийского университета, Пулитцеровская премия несколько лет назад. Любит рассказывать о своих шведских корнях.
Расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и ослабил узел на галстуке. Глубоко вдохнул носом и выдохнул через рот. Уж не становится ли он параноиком? Наверное… следствие власти. Он где-то читал: люди, засидевшиеся во власти, неизбежно страдают паранойей. Без исключений. Возможно… Но про него-то никак не скажешь, что он засиделся. Всего четыре года, даже неполных.
Стальберг, Стальберг… родня в Смоланде, престижные премии за журналистские расследования – вот и все. О лагерях он знает не больше, чем детишки, которые пели сегодня в Кунгстредгордене “Летнюю песенку Иды”[50].
Знаменитый профессор, большая журналистская шишка, сойдет с трапа самолета в аэропорту
Юхан немного успокоился. Стальберг задавал неудобные вопросы, потому что он профи. Конечно же, он ничего не знает. Удобные вопросы задают поденщики. Напишет критическую статью – вполне возможно. Но что он может сказать такого, что уже давным-давно не сказано? Обвинения в несправедливом отношении к слабым членам общества? Почему, собственно, несправедливое? Оснований для таких обвинений нет.