– Вы наверняка мечтаете оставить позади…
– Моя подруга заболела. Они подтолкнули ее к тяжелой форме анорексии. Таяла на глазах, и ничто не могло ее остановить. Ничто и никто. Даже я.
– Очень сожалею…
– Я не выдержал. Говорить с ней было бессмысленно, а протестовать – тем более. Поначалу ни о чем не догадываешься, а когда догадался, уже поздно. Их стратегия в этом и заключается. Минимальные, незаметные изменения, никто не успевает среагировать. Сегодня один закон – запрещено то-то… Мелочь какая-нибудь, вроде, к примеру, налог на сахар повысили на три процента. Или на пять. Завтра другой, послезавтра третий. Новые законы… какие там законы! Никакие это не законы, часть партийной программы. Сверд и не скрывает. И народ… я бы сказал, не народ, а население… Население глотает наживку вместе с крючком. Остается подсечь, уже не сорвется.
Стальберг промолчал.
Ландон посмотрел на часы. Около одиннадцати.
– Оставим Упсалу, – решительно сказал он. – Сделаем, как решили. Швеция – огромная страна, везде мы успеть не можем. Наблюдаем за этим пузырем-переростком, пока они не выпустят из него воздух. Придумывайте пока заголовок, Гэри. Через сутки весь мир будет вас цитировать.
– Я уже говорил, – Стальберг слегка нахмурился, – я не гонюсь за известностью. Я приехал не за сенсацией.
Они подняли банки с пивом и чокнулись.
–
В глазах его не было и тени веселья.
Он приказал Росси не отходить от мобильника.
Юхан следил за мельканием, мало что понимая. Он по-прежнему никак не мог осознать реальность происходящего.
Еще ранним утром… Проснулся – воздух будто пропитан статическим электричеством. Красное солнце над заливом горит, как омен на вратах Вавилона.
И голубое, точно фарфоровое небо удивительной яркости.