Светлый фон

– А “Глобен”?

– Недосчитываемся пяти сотен, даже больше. Но это ерунда. Арена забита.

– По-прежнему в два? Планы не изменились?

– Не изменились. Но представь: могли начать хоть в восемь вечера. Город словно вымер.

– Нет. Дождись двух. Никогда не знаешь…

– Само собой. Я пошутил.

– Услышимся.

Пошутил… Юхан нажал кнопку отбоя и посмотрел на здание парламента. “Город вымер” – неверное определение. Людей нет, но в воздухе сохранилась ощутимая вибрация невидимой жизни.

Пошутил Город вымер

Росси прав. Пожалуй, единственный вечер в году, вечер накануне летнего праздника, когда в Стокгольме замирает жизнь. Еще раз: не прекращается навсегда, не умирает, а именно замирает. Даже канун Рождества не может конкурировать с Днем летнего солнцестояния.

замирает

В последние дни он чувствовал себя не в своей тарелке. Бесконечные усовершенствования Брадке и Росси изменили первоначальный замысел до неузнаваемости, и Юхан ощущал… нет, не сказать чтобы полный паралич воли, но несомненную апатию.

Иногда даже не мог заставить себя ответить на звонок. И зачем? Шведский народ, как больной раком пациент, уже на операционном столе – что еще ему надо знать? Опухоль удалят и без главного хирурга. Совершенно незачем расталкивать врачей и операционных сестер и ковыряться в ране. Можно только смутить и демотивировать остальных.

Уже наковырялся за эти годы. Сало, кровь, колышущиеся брюха… Пиарщики настаивали, чтобы он лично присутствовал на операциях. Бандажирование желудка, липосакция…

Очень важно показать, что за обширным комплексом научных исследований стоите именно вы, утверждали политтехнологи. Ваша физическая форма, ваш обнаженный торс, ваше бесстрашие! Даже ваши глаза, простите за метафизику, убеждают людей лучше и быстрее, чем тома научных трудов.

Очень важно показать, что за обширным комплексом научных исследований стоите именно вы, Ваша физическая форма, ваш обнаженный торс, ваше бесстрашие! Даже ваши глаза, простите за метафизику, убеждают людей лучше и быстрее, чем тома научных трудов.

А он каждый раз улыбался и с трудом сдерживал позывы на рвоту. Блеклые кожные лоскуты, а под ними кровавая пузырящаяся каша и тускло поблескивающая пленка апоневроза.

Иной раз завидовал Майклу Джексону. Погрузиться бы в искусственный сон до сентября, а потом прожить, как мечтал Майкл, до ста пятидесяти лет. А в сентябре проснуться – и бодрой, пружинящей походкой к урнам для голосования. Обнять ребенка, помахать фотографам.