– А ты бы предпочел, чтобы я не приезжала? – Голос Жуюй стал тише. – Ты уже обрел спокойствие? Я нарушила его своим приездом?

Боян покачал головой. Спокойствие, он знал, было последним, чего ему хотелось сейчас.

19

19

– Хорошая история, Можань, – сказал Йозеф.

– Но?

Он вздохнул.

– Очень хорошая история, – сказал он. – Романтическая. Меланхолическая. Но это не подлинная история.

Они сидели на скамейке у озера. Аномальное потепление сбило с толку все деревья и прочую растительность, и начали распускаться бутоны. Погодите, еще снег будет, предостерегали люди друг друга, как будто им нужно было, еще не расставшись с надеждой, напоминать себе, что она долго не проживет. Но нарциссы и тюльпаны не внимали предостережениям. Нет смысла ждать, нет неподходящих моментов.

– Разве это важно? – спросила Можань.

Она рассказала Йозефу про Грацию, про ее детство в Италии, про ее холодную смерть – слишком раннюю, слишком тихую – в Швейцарии. Ей нравилось описывать Йозефу подробности: кукол, которых смастерила для Грации няня; лицо ее гувернантки-француженки, маленькое и в форме сердца; музыканта-немца, приходившего в дом учить ее на пианино и заканчивавшего каждый визит глубоким поклоном. В последующие дни и недели она расскажет Йозефу и другие истории: про парижского сапожника, про баварского пастуха, про русскую служанку, которая едет в карете со своей госпожой в Баден-Баден.

– Мне нравятся эти истории, – сказала она.

– Мне тоже, но мне понравилось бы еще больше, если бы ты рассказала мне кое-что другое.

– Что?

– То, чего я о тебе не знаю. Про твоих родителей, например. Про твои путешествия с ними.

Когда они поженились, она сказала ему, что родителям трудно поехать в Америку из-за проблем с визой: отец работает в министерстве. Потом – она еще была замужем – случился теракт 11 сентября, и с поездками в Штаты стало еще сложней. Она не хочет, объяснила она Йозефу, чтобы ее родители подвергались жестким проверкам и досмотрам. Йозеф принял ее доводы: казалось, впереди еще масса времени.

– Я так мало что могу про них сказать…

– Мне что-то в это не верится, – мягко возразил Йозеф.

Можань подумала и начала рассказывать про свой тур с родителями по Центральной Европе. В старой части Загреба уличный музыкант играл на аккордеоне советскую мелодию, ее родители подошли и стали подпевать, отец по-русски, мать по-китайски, а музыкант пел на своем языке, которого никто из них не понимал. «Подмосковные вечера», сказала Можань Йозефу: романтическая песня, которую ее родители пели в ранней молодости.

Йозеф ждал продолжения, и Можань улыбнулась извиняющейся улыбкой.