Зака из художественного класса следовало бы выдворить, и все же Тик рада полнейшему равнодушию учительницы к их столу. Ей трудно рисовать, когда кто-то стоит за спиной и наблюдает, и к тому же она бы сочла своим долгом игнорировать любой совет миссис Роудриг. После того как она назвала стиль Билла Тейлора “скоростным”, мнение учительницы о ней, и прежде невысокое, снизилось радикально. “Хочешь показать, что ты умнее всех?” – спросила она. Тик ответила, мол, ничего подобного, но выражение обиды за своего кумира еще долго не сходило с лица миссис Роудриг.

Не обвинят ли ее опять, думает Тик, в “умничанье”, когда она покажет миссис Роудриг картину, над которой сейчас работает? В центре букета монструозный пион, похоже купленный на распродаже в супермаркете. Ко вторнику его согнутые лепестки начали осыпаться, распространяя по классу слабый, но явственно сладкий запах гниения и неминуемой гибели. Тик понимает, чего учительница ждет от учеников, – нарисовать пион таким, каким он был в понедельник, все еще красивым, – по крайней мере, в представлении миссис Роудриг. Тик же с самого начала видела в этом пионе нечто чрезмерно экстравагантное, словно Бог, создавая именно этот цветок, хотел дать понять, что случается, когда хорошего слишком много. А для тех, кто не понял с первого раза, – лепестки, опав, сразу начинают вонять. Как правило, Тик склонна думать, что Бога нет, но порой ее одолевают сомнения – в таких случаях, как сейчас, когда многоуровневый смысл проступает столь явно, что кажется божественным посланием. Она сознает, что, возможно, дело лишь в том, что Тик просто обменивается мнениями с Тик, но из уважения к своему отцу, который верит в Бога и хочет, чтобы и она верила, она стремится мыслить широко, не отвергая самых разных гипотез.

Дурные предчувствия насчет рисунка связаны с тем, что она решила изобразить не красоту пиона, но его гнилостное увядание. Еще одна заумь проступает в том, что на заднем плане она набросала силуэты соучеников, сидящих лицом к ней и тоже рисующих цветы. Хотя строгих указаний не поступало, Тик уверена, что миссис Роудриг не одобрит посторонних изображений, учительнице нужны только букет и ваза. Она также не обрадуется, увидев, что Тик нарисовала один стол зеленым, соседний – ярко-красным, а на заднем плане – грудасто-грозную фигуру учительницы.

– Да уж, Джон, повезло тебе, обормоту, – гнет свое Зак. – В том, что тебя воспитывает бабушка, я хочу сказать.

Тик невольно оборачивается и впивается в него взглядом – правда, всего лишь на секунду. При Джоне Воссе она, разумеется, не станет высказать очевидную истину: не будь Джон столь наглядно невезучим, его воспитывали бы родители. Между прочим, в последнее время Зак, по непонятным для Тик причинам, то и дело поминает бабушку Джона. То скажет, какая она, должно быть, замечательная женщина. Или как бы ему хотелось с ней познакомиться. И не кажется ли им, что она стала бы украшением “Наших выдающихся земляков”, ежемесячной передачи на местном канале? Дня два назад в столовой, когда Зак впервые задал этот вопрос, Джон Восс оторвался от сэндвича, приготовленного для него Тик, и выражение его светлых водянистых глаз озадачило ее, даже напугало, хотя она не могла сказать, чем именно. Сейчас кажется, что он пребывает где-то далеко-далеко и еще дальше, чем обычно.