– Они хотят, чтобы я научилась печатать и выполняла какую-нибудь скучную работу для пользы дела, – заключила она. – Хотя кто знает, может, и позволят – все-таки последний год…

– Пока вам не исполнится восемнадцать?

– Откуда вы знаете, сколько мне лет?

– Спросил у Гермионы, она сказала, что вам всего семнадцать.

– Семнадцать с половиной, – уточнила она, чувствуя всю ничтожность своего возраста.

– И какие замечательные семнадцать с половиной! – отозвался он.

Она захотела посмотреть картины, повернутые к стене.

– Вам они не понравятся: ничего современного, новаторского. Просто я пишу легко – на многих это производит впечатление, и люди платят за них приличные деньги.

Портреты женщин чем-то напоминали тот, что она видела у Гермионы: в вечерних платьях, большей частью в драгоценностях, они сидели в огромных позолоченных креслах или грациозно опирались на софу, на лицах играла легкая тень улыбки. Луиза не знала, что и сказать. Впрочем, две из них выделялись из общего ряда, хотя Майкл не стал заострять на них внимание. На одной была изображена очень привлекательная девушка в костюме для верховой езды, на второй – юноша в голубой рубашке в клетку, поразительно красивый, в манере сказочного фавна. Трудно сказать, чем эти картины отличались от остальных; разве что помимо идеализированной, немного неестественной красоты, девушка выглядела глуповатой, а юноша – дерзким. Воспитанная мисс Миллимент, Луиза привыкла считать, что качественная живопись написана давно ушедшими мастерами. До этого ей ни разу не приходилось видеть современную работу, не говоря уже о личном знакомстве с художником – за исключением дяди Рупа, конечно же. С другой стороны, она только сейчас поняла, что принимала дядины работы как должное, вне критики.

– Вижу, вам не нравится, – прервал ее размышления Майкл. – Дешевые и вульгарные – как я сам.

– Вы серьезно?

– Абсолютно! Я второсортен, что, впрочем, не так уж плохо; большинство было бы и этому радо.

– А вы – не большинство?

– Нет, конечно! Я так же необычен, как и вы.

Она нерешительно взглянула на него, пытаясь понять, не смеется ли он над ней.

– Милая Луиза, я нисколько не смеюсь над вами. Вы не устаете меня удивлять: знаете Шекспира наизусть, не боитесь бомб и… не знаю, все, что угодно! С первого взгляда я понял, что вы – особенная, и не ошибся!

Она не успела ответить – прозвучал гонг, и Майкл поднялся.

– Пора одеваться, – пояснил он. – Я покажу вам комнату.

Они прошли по коридору мимо главной лестницы и свернули в следующий.

– Ванная в конце коридора, если хотите – еще есть время. Я приду за вами через полчаса.