Он пообещал выяснить все, что необходимо сделать или что уже обнаружено.

Было и кое-что, что слегка разбавило мрачные мысли. После чая Лидия ухватила его за пуговицу:

– Арчи, у меня к вам чрезвычайно серьезный вопрос. Сущий пустяк на самом деле – для вас, я имею в виду, что-то предпринять, – зато для меня это вполне может стать вопросом жизни или смерти.

– Что на сей раз?

– Вы так говорите, словно я вас с утра до ночи о чем-то прошу. Тут суть в том, не могли бы вы объяснить моим родителям, что им абсолютно необходимо отправить меня в хорошую школу? Я думала про ту, куда Джуди ходит вообще-то.

Я понимаю, что Джуди ужасная, но не считаю, что это вина школы. Ее обучают интересным играм, вроде лакросса и хоккея, и у них бальные танцы бывают, а на каждое Рождество пьесу ставят. А еще Джуди без ума от географички, которая просто чудо… мне известно, что ее мама убеждала ее, что это просто период такой, только у меня-то нет шанса пройти через него, потому что, признаться, нельзя чувствовать что-либо подобное к мисс Миллимент.

– Почему вы сами-то их не попросите?

– Просила, и папа лишь отослал меня поговорить с мамой, а она твердит свое обычное «мы посмотрим», что означает, мы не будем ни за что и никогда. Вы могли бы им сказать, что неприятно поражены моим невежеством, – добавила Лидия.

– Мог бы. Но разве я поражен?

– Еще я всерьез прошлась по «Кто есть Кто»… это вроде телефонного справочника, только там полно знаменитостей, о каких никто не слышал… и там всегда говорится «получил (или получила) образование в» – и название школы.

– Вы намерены стать знаменитой?

– Не хотелось бы этого исключать. О, Арчи, прошу, поговорите с ними: вы теперь свой в нашем семействе – они вас послушают… – Ну и так далее.

И затем… и отнюдь не с легким сердцем… Клэри. Сегодня вечером, который они провели вместе, начиная с ужина в киприотском ресторанчике рядом с Пикадилли, который она обожала, потому что в нем всегда были бараньи отбивные, такие маленькие шарики, запеченные в меду, для пудинга и густой сладкий кофе. Они встретились в ресторанчике, и она прибыла туда неожиданно щеголеватая, в черной юбке и мужской рубашке без воротника, в темно-красных сандалиях и с уложенными блестящими волосами.

– Они еще, боюсь, влажные, – сказала она, когда он поцеловал ее. – Я подумала, что надо бы помыть их на благо мира, а времени просушить не было.

– Мне нравится ваша рубашка.

– Зоуи дала мне ее в выходные. Воротник и манжеты все износились, так что отцу они без пользы были бы, но если рукава закатать, то незаметно.