Он выключил верхний свет. Затем налил себе виски и решил выпить у себя на балконе, где стояли два стула. Можно было усесться на один, а на другой положить ноги. Он совершенно выбился из сил, неудивительно, в общем-то, при том, сколько миль они отмахали за этот вечер. До самого Дворца, а потом в конце концов обратно. А перед этим… Так или иначе, но он оставался на ногах с самой пятницы, которая уже представлялась очень и очень далекой. Утром в пятницу он был на работе, где все вокруг гудело сообщениями и неминуемой сдаче немцев в Голландии, Дании и Северной Германии, когда Рен, приносившая ему почту, вошла еще с одним письмом.

– А это только что доставили с посыльным, – сказала она. Конверт как конверт, внутри было что-то еще – деньги или ключ, подумал он, вскрывая его. Прежде чем читать письмо, которое было написано карандашом, он взглянул на подпись. Джек Гринфельдт. Гринфельдт? Ах да, американец, молодой человек Зоуи. Она как-то привела его к нему домой выпить по рюмочке, такой угрюмый, мрачноватый малый, но он ему понравился. Предмет, завернутый в бумажку, оказался ключом. «О господи, – мелькнуло в голове, когда он разворачивал его, – ставлю на то, что конец видится таким: он упархивает обратно домой к жене и детям и не решается сам сказать ей об этом.

В начале письма стояло: Дахау, 2 мая.

Потом Арчи прочел письмо. Оно было весьма коротким, и он прочел его дважды.

Прошу извинить за то, что беспокою вас [так оно начиналось], но сообразить не могу, кого бы еще попросить. Несколько раз пробовал написать Зоуи, но так и не сумел никаких слов подобрать, чтобы рассказать ей.

Короче, к тому времени, когда вы получите это, я буду мертв. У меня еще тут работы дня на два, снимки надо сделать, потом, во вторник утром, я отправлю пленку и это письмо самолетом, а потом вернусь сюда и пущу себе пулю в голову. Она спросит вас, зачем. Скажите ей, что я не смог бы жить после того, на что насмотрелся в последние две недели, – не могу оказаться выжившим в том, что было – буквально – всеобщим уничтожением. Я бы обезумел, умом тронулся, если бы не оказался с ними вместе. Они – это те, кто составляет, кто составлял мой народ. Я был бы не в силах доставить ей счастье… никак, после дней здесь, в Бухенвальде и в Бельзене. Ключ – это от студии, которую я снимал, возможно, она захочет забрать оттуда какие-то вещи. За квартиру заплачено до конца этого месяца, и, возможно, вас не затруднит вернуть ключ агенту, его контора на Слоан-стрит, «Честертоны», насколько помню. Передайте ей, что я любил ее и благодарю ее за это… а черт… скажите ей, что сами сочтете лучшим. Я знаю, что вы поможете ей пережить это… а может, и этот муж ее вернется?