Насколько я знаю, сказала Пия, он зациклился на идее зла. Но эта идея, вполне возможно, служила ему ширмой для сокрытия того факта, что он всего-навсего грязный мелкий жулик.
После очередного щелчка пульта экран засветился белым. Слайдов больше не осталось. В луче света заплясали пылинки.
Сеанс окончен, объявила Пия. Больше нет слайдов.
Я встал со своего места, вытащил карусельный магазин и забрал отложенные нами немногочисленные слайды, которые годились для включения в книгу.
Кажется, здесь один застрял, сказал я, указывая на магазин.
Действительно, после пустой ячейки виднелся одинокий диапозитив.
Когда Пия повторно взялась за пульт, у меня в сознании что-то щелкнуло и закрутилось одновременно с кольцевым магазином. Мне наконец-то открылся Хайдль, тот самый Хайдль, который так долго доставлял лишь беспокойство и неприятности, тот самый Хайдль, от которого я каждый вечер отмывался под душем, тот самый Хайдль, который вдруг оказался, как я понял, куда ничтожнее, чем я привык считать. Он даже не воплощал собой зло. Эта грандиозная идея не укладывалась в его приземленную сущность. Он был попросту жалок.
Оторвав взгляд от диамагазина, я увидел, как на экране возникло размытое изображение темных деревьев. Пия настроила резкость, деревья подались вперед и так же быстро отступили назад, образовав мягкую картину лесных зарослей; в центре кадра было тропическое дерево, с которого что-то свисало. Я повернулся к Пие.
Ты права. Хайдль – грязный мелкий жулик.
Киф… – начала Пия, но тут же осеклась.
Впиваясь глазами в экран, она сосредоточенно крутила ручки настройки, будто надеялась, что они каким-то образом подретушируют и преобразуют увиденное.
Я опять повернулся лицом к экрану.
Настройка не помогла. Крутить ручки можно было до бесконечности. Не веря своим глазам, я двинулся вдоль стола.
Боже, прошептала Пия.
На дереве висел обнаженный труп.
Этот лес – я.
И ночь темных деревьев.
Он был окровавлен с головы до пят. В следующий миг до меня дошло почему.