Светлый фон

– Ну, и как тебе это?

– Я? Смотрю на это все, как баран на новые ворота. И при этом я не совсем уверен, действительно ли я такой уж баран.

Михаил Ильич только улыбается:

– Современники Баха тоже говорили, что его музыка годится разве для школы верховой езды. Все духовно великие люди опережают свое время в среднем на сто лет. А те, что за ними не поспевают, – ой, вэй!

ой, вэй!

Между тем наступило Вербное воскресенье – по новому стилю, в протестантской церкви. Пасха в этом году и так необыкновенно поздняя, а учитывая еще тринадцать дней, которые прибавляет русский календарь, по-здешнему приходится уже почти на май. Пастор составил большую программу: должен петь гимназический хор, поскольку все ученики реформатской гимназии – конфирманты. Если у органиста в этой связи есть какие-то идеи…

«Да, есть», – подумал Ребман и спросил Михаила Ильича, не хотел ли бы он придти к ним поиграть.

– С удовольствием, – ответил тот, – а ты сможешь мне аккомпанировать?

– Пожалуй, нет, но Арнольд может согласиться. Сейчас же ему позвоню.

Их друг, настройщик инструментов, тоже согласен.

«Так, теперь будет что послушать в нашей церкви!», – думает «личный секретарь директора Петр Иванович Ребман» – так написано на его новой визитной карточке.

В субботу после обеда – генеральная репетиция. Школьники поют, как архангельские трубы «Tochter Zion, freue dich»[29]. Ребман сопровождает пение как самыми тихими, так и самыми мощными звуками, какие можно извлечь из органа – инструмент теперь идеально послушен. А оба солиста довершают своим выступлением все музыкальное великолепие. Теперь наши московские протестанты будут довольны, уже точно не скажут «mais c’est infame!» – позорно, недостойно и тому подобное.

Все прошло, и правда, как по маслу, не считая того, что школьники от волнения перескочили через «da capo»[30]. Но никто им этого не вменил в вину. Как потом сказал пастор, этого вообще никто не заметил.

da capo

И Михаил Ильич, который впервые слышал игру Ребмана на органе, заметил:

– Ты, батенька, играешь, как прусский фельдфебель!

Господин пастор тоже доволен всеми музыкантами, каждому подал руку и поблагодарил за те усилия, которые они приложили, чтобы украсить службу и весь этот день для общины.

И органист тоже весьма доволен и музыкантами, и певцами, и пастором, и самим собой. Даже самим Господом Богом он доволен: за множество праздников в ящичек Ребмана, что в письменном столе госпожи пасторши, чудесным образом залетит еще одна сторублевая купюра.

 

Перед тем как уехать, Максим Максимович еще свозил Ребмана на фабрику, чтобы тот осмотрел предприятие и познакомился с его управляющим. По дороге – а они, несмотря на отдаленность, взяли извозчика – он рассказал самое необходимое. Управляющий был сначала столяром, но такого искусного во всем мире не сыщешь: ему можно было дать что угодно, самую поломанную вещь, он ее так починит и отполирует, что станет как новая. Они обратили на него внимание, когда нужно было что-то починить, но потом о нем не вспоминали, пока в начале войны он вдруг сам не пришел к ним и не объявил, что хочет поговорить с господами. И что вы скажете? Он взял со стола фотоаппарат, модель 13×18, палисандрового дерева – великолепная работа фирмы «Эрнеманн»: