Сибар-Син молча смотрел на прозрачную ткань занавесок, уголки которых Телкиза мяла своими длинными пальцами.

– Говори, Сибар-Син, или я не переживу. Избавь меня от страданий, которые терзали меня весь этот ужасный месяц. Помоги мне, не то я сойду с ума. О, я и теперь, как безумная, теряю разум от ревности. Скажи, она красивее меня? Напрасно ты скрываешь, я знаю – ты был в Борсиппе и виделся с нею. Я все знаю. За деньги люди предадут и богов и царя. Мне донесли, что ты говорил с нею.

– Успокойся, Телкиза, не забывай о своем сане.

– Мне нужно знать обо всем, нужно, – простонала она.

– Что ж, – не без колебаний согласился Сибар-Син, – если ты так хочешь… да, я был в Борсиппе и виделся с нею. Она сама вышла ко мне. Набусардар почивал, и она не позволила разбудить его.

– Она сама вышла к тебе? С каких это пор халдейские женщины принимают гостей в доме своих любовников?! Уж не перевернулся ли свет…

– Утешься, Телкиза, и позволь мне спокойно все досказать до конца.

– Как ты переменился, – прошептала она с горечью, – теперь у меня нет никого. Остается только нанять кого-нибудь, кто за деньги вонзит ей кинжал в сердце. Я подошлю к ней убийцу, а если и у него дрогнет рука, то прикажу ему убить меня. Я не могу смириться с мыслью, что кто-то затмит меня. Ты знаешь, кем. была Телкиза в Вавилоне, и помнишь, что ей надлежало стать халдейской царицей! О, если б я ею стала, Набусардару пришлось бы покориться и любить меня; что мне тогда его ненависть! Вся Вавилония исполняла бы мои повеления, и в первую очередь я приказала бы выпустить не меньше полусотни стрел в начальника лучников.

– Прости, в тебе говорят ненависть и оскорбленное самолюбие, Телкиза, – укорил ее Сибар-Син, – пора бы образумиться.

Шире раздвинув занавески паланкина, она перевела взгляд на окрестности, на поля. Глаза ее казались стеклянными, лицо застыло, и только губы шевелились, что-то шепча.

– Ни в ком из вас я не нуждаюсь больше. – Телкиза отстранила веером его лицо. – Я хотела взглянуть на урожай и вижу, что пора начинать жатву.

При этом Телкиза, давая понять, что она сердита, умышленно смотрела вдаль, где волновались, меняя окраску, и одуряюще пахли спелые хлеба. Нарочно смотрела на жнецов и жниц. Взгляд ее задержался на хорошенькой девушке, подбиравшей колоски на стерне. Телкиза коснулась пальцами своего лица, на котором смертоносный август оставил две глубокие морщины.

Ей стало жаль себя; судорожно стиснув пальцы, будто срывая колючий цветок чертополоха, она велела возвращаться домой.

Но, миновав пшеничные поля, Телкиза вдруг передумала и приказала повернуть к Муджалибе.