Въезжая в Бекли, где дождь лил еще сильнее, Лалита, сидевшая за рулем, вся подалась вперед от нетерпения.

– Завтра дорога превратится в кашу, – сказал Уолтер, глядя за окно и с досадой замечая в собственном голосе старческую брюзгливость.

– Мы встанем в четыре и не будем спешить, – ответила Лалита.

– Это что-то новенькое. Не припомню, чтобы вы не спешили за рулем.

– Я же волнуюсь, Уолтер!

– Мне здесь вообще нечего делать, – кисло сказал он. – Завтра утром я должен выступать на пресс-конференции.

– Синтия сказала, что понедельники больше подходят для новостного цикла, – ответила Лалита. В обязанности Синтии входило общаться с прессой – впрочем, до сих пор это выражалось в том, чтобы старательно уклоняться от контактов с журналистами.

– Не знаю, чего я больше боюсь, – признался Уолтер. – Что никто не придет или что зал будет полон журналюг.

– Но ведь именно это нам и нужно. У нас потрясающие новости. Только надо все объяснить правильно.

– Мне ясно одно: я этого боюсь.

Жить в одном отеле с Лалитой, возможно, было самым сложным в их рабочих отношениях. В Вашингтоне Лалита по крайней мере жила этажом выше и поблизости всегда была Патти. В Бекли же они получили одинаковые ключи от одинаковых дверей в десяти шагах друг от друга. Их номера отличались одинаковой унылостью, победить которую был способен лишь жар запретной связи. Уолтер не мог избавиться от мысли о том, как одиноко сейчас Лалите в ее одинаковой комнате. Отчасти он чувствовал себя существом низшего порядка, потому что откровенно завидовал ее юности, невинному идеализму, простоте ее жизненной ситуации по сравнению с его запутанной жизнью. Уолтеру казалась, что номер Лалиты воплощает собой целостность, красоту, закономерные стремления, в то время как у него царят пустота и аскеза, хотя их комнаты были похожи как две капли воды. Он включил телевизор, чтобы разбавить тишину, и, раздеваясь для одинокого душа, посмотрел репортаж об очередной резне в Ираке.

Накануне утром, когда Уолтер собирался ехать в аэропорт, в дверях спальни показалась Патти.

– Позволь мне высказаться коротко и ясно, – заявила она. – Я даю тебе разрешение.

– Разрешение на что?

– Ты знаешь на что. Так вот, оно у тебя есть.

Уолтер поверил бы в ее искренность, не будь Патти такой всклокоченной и не ломай она руки столь драматически.

– О чем бы ни шла речь, я не нуждаюсь в твоем разрешении, – сказал он.

Жена умоляюще взглянула на него, затем в ее глазах появилось отчаяние, и она ушла. Через полчаса, собираясь уходить, Уолтер постучал в дверь маленькой комнаты, где Патти спала, работала и сидела за компьютером – в последнее время все дольше и дольше.