– Не сомневаюсь, – отозвалась Джессика.

– Значит, договорились. Увидимся завтра.

– Да. Я тебя люблю, папа.

– И я тебя, детка.

Он выпустил трубку и некоторое время молча сотрясался от слез, лежа ничком на убогой постели. Уолтер не знал, что делать. Не знал, как жить. Он столько раз ступал на новую стезю, будучи уверен в собственной правоте, но затем, вновь и вновь, что-нибудь совершенно иное и не менее правильное толкало его в противоположную сторону. Никакого контролирующего начала: Уолтер ощущал себя мячиком в игре, целью которой было остаться в живых – и только. Соблазн позабыть о браке и последовать за Лалитой казался непреодолимым до тех пор, пока он не узнал самого себя в Саймоне, старшем коллеге Джессики, таком же белом американце, ненасытном потребителе, которому нужно все больше и больше: он увидел, как это по-имперски романтично – увлечься свеженькой азиаткой, когда домашние запасы оскудели. Точно так же он некогда заключил договор с трестом на два с половиной года, убежденный непоколебимостью аргументов и верой в правоту своей миссии, – лишь затем, чтобы сегодня утром, в Чарльстоне, понять, что он не совершил ничего, кроме ужасных ошибок. С проблемой перенаселения было то же самое: казалось бы, что может быть лучше, чем ответить своей жизнью на самый серьезный вызов современности? Но этот вызов казался пустым и надуманным, стоило только подумать о Лалите с перевязанными трубами. Как жить дальше?

Уолтер вытер глаза, собираясь с духом, – и тут Лалита встала, подошла к нему и положила руку на плечо. От нее сладко пахло мартини.

– Шеф, – ласково сказала она, гладя Уолтера по плечу. – Вы самый лучший в мире. Вы замечательный человек. Поутру мы проснемся, и все будет в порядке.

Он кивнул, шмыгнул носом и вздохнул.

– Пожалуйста, не делайте операцию, – сказал он.

– Ладно, – ответила Лалита, продолжая его гладить. – Сегодня я этого точно не сделаю.

– Вообще не нужно торопиться. Во всем надо сбавить скорость…

– Да, да, сбавить скорость. Не будем торопиться.

Если бы девушка поцеловала его, Уолтер ответил бы тем же, но она просто гладила его по плечу, и в конце концов к нему вернулось утраченное профессиональное хладнокровие. Лалита, впрочем, не казалась чересчур разочарованной. Она зевнула и потянулась, точно сонный ребенок. Уолтер оставил ее наедине с сэндвичем, а сам отправился в свой номер со стейком. Он ел с жадностью, подкрепленной чувством вины, разрывая мясо зубами и пачкая подбородок жиром, после чего вновь невольно вспомнил толстого Саймона.

Отрезвленный этими мыслями, одиночеством и стерильной чистотой комнаты, Уолтер умылся и два часа разбирал письма, в то время как Лалита спала в своей неоскверненной постели. Что ей снилось? Уолтер даже представить не мог, но чувствовал, что, подойдя так близко к краю и поспешно отступив, они оба обрели иммунитет и опасность больше не грозит. И это его устраивало. Уолтер хорошо знал, что такое жить, опираясь на дисциплину и самоотрицание. Он утешался мыслью о том, что им еще не скоро предстоит новое путешествие вдвоем.