К сожалению, автор не может сказать, что у них с Джоуи все гладко. Увы, нет. Сын по-прежнему замыкается в присутствии Патти, его броня крепче, чем прежде, и ничего не изменится, пока мать не сумеет доказать, что любит Конни. Но, хотя Патти заметно продвинулась во многих областях, к сожалению, любовь к Конни в их число не входит. Та изо всех сил старается быть примерной снохой, но ситуация только ухудшается. Патти нутром чувствует, что неприязнь взаимна. В том, как Конни ведет себя с Джоуи, есть нечто собственническое и очень вызывающее, то есть неправильное, отчего Патти просто лезет на стену. Она, конечно, хочет исправиться, но с грустью сознает, что идеал, возможно, недостижим и что между нею и сыном всегда будет стоять стена – вечное наказание за совершенные ошибки. Джоуи, впрочем, безукоризненно вежлив с матерью – он звонит раз в неделю, помнит имена всех ее коллег и любимых учеников, приглашает Патти в гости и иногда сам приходит с визитом. Он оказывает ей ровно столько внимания, сколько позволяет преданность жене. В последние два года Джоуи даже вернул Патти, с процентами, деньги, которые она посылала сыну во время учебы в колледже и от которых так мечтала однажды отказаться. Но душа Джоуи заперта от матери, и та понятия не имеет, когда эта дверь наконец откроется.

Точнее сказать, она видит лишь один вариант – автор боится, что читатель не захочет об этом слышать, но тем не менее придется о нем упомянуть. Патти думает: если она опять сойдется с мужем, и ощутит его любовь, и встанет утром из теплой супружеской постели, чтобы снова лечь в нее вечером, сознавая, что она принадлежит Уолтеру… вот тогда, возможно, она наконец простит Конни и оценит те качества, которые все остальные находят столь притягательными. Тогда она будет с удовольствием сидеть с ней за ужином и радоваться при виде того, как Джоуи верен и предан своей жене, а тот, в свою очередь, слегка приоткроет матери душу – лишь бы потом Патти могла вернуться домой с Уолтером, положить голову ему на плечо и знать, что она прощена. Но, конечно, это очень маловероятно, и Патти никоим образом не заслуживает такого развития событий, как бы ни было гуманно мироздание.

Сейчас Патти пятьдесят два, и она не выглядит моложе. Месячные у нее сделались нерегулярными. Каждый раз, когда приходит время подавать налоговую декларацию, возникает ощущение, что минувший год был короче предыдущего, а еще все годы стали похожи один на другой. Патти может предположить несколько нелицеприятных причин, почему Уолтер так с ней и не развелся, – например, он настолько ее до сих пор ненавидит, что не хочет вступать хотя бы в минимальный контакт, – но сердце по-прежнему черпает силы в том, что он этого все-таки не сделал. Она назойливо расспрашивала детей, есть ли в жизни Уолтера новая женщина – не потому что Патти имела право или хотя бы желание ревновать, но просто потому, что в таком случае у нее появился бы малюсенький шанс. Может быть, Уолтер, как и Патти, по-прежнему считает их брак не худшим, а лучшим событием в своей жизни. Совершив столько ошибок, Патти вполне сознает, что предается фантазиям и отказывается признавать самоочевидные, непреодолимые препятствия на пути к воссоединению. Но эта мысль не оставляет ее, она посещает Патти день за днем, год за годом – она тоскует по лицу Уолтера, по его голосу, гневу, доброте, тоскует по родственной душе.