Он забинтовал руку Макгоуана. Я слышала, как Патрик бормотал что-то вроде:

– Похоже, кость не затронута. Если я затяну потуже… Выпей еще потина. Извини, больно сделал? Нужно, чтобы тебя осмотрел доктор… как можно скорее.

Макгоуан только раз открыл рот, чтобы выдавить:

– Настанет день – я разделаюсь с этим сукиным сыном Максвеллом Драммондом.

Его уродливый шотландский акцент звучал так сильно, что мне показалось, это другой человек, не тот гладкоязычный управляющий Кашельмары, которого я знала.

Теперь, когда я была в доме не одна, то захотела подняться наверх, но после долгих, разрушительных для нервов часов одиночества находила странное утешение в присутствии других людей – даже этих – и продолжала сидеть на лестнице еще минут пять после того, как до меня издалека начал доноситься звук громких голосов.

Входная дверь была открыта. Я подошла к порогу и увидела факелы внизу у ворот, услышала топот ног.

– По дорожке к дому идут люди! – Я доковыляла до библиотеки и отчаянной скороговоркой произнесла эти слова, даже сама не понимая зачем.

Лицо Патрика посерело.

– Ты уверена?

– Посмотри! – Я подтащила его к окну и показала в сгущающуюся темноту.

Он повернулся к Макгоуану:

– Мы поскачем по аллее азалий мимо часовни и дальше в горы. Ты сможешь сесть в седло?

Макгоуан кивнул и поднялся на ноги.

– Ты не можешь оставить меня, – убеждала я Патрика. Описания в газетах убийств в Маумтрасне мучительно всплыли перед моим мысленным взором и заставили забыть о гордости, которая не позволила бы мне обращаться к нему за помощью. – Ты не можешь уйти. Я здесь одна.

Он помогал Макгоуану.

– Я должен быть с Хью.

Я, онемев, смотрела на него.

– Они его убьют, если найдут здесь. Я должен помочь ему скрыться.

– Пусть скрывается сам.