– Я обещаю тебе что угодно, – буркнул он, – только оставь меня в покое.

К счастью, настроение в доме улучшилось после возвращения детей, но долгие запои оставили свой отпечаток на его внешности. Патрик выглядел старше своих лет, его покрытое пятнами лицо бороздили морщины. С исчезновением Макгоуана он потерял интерес к саду, а в отсутствие физических занятий набрал вес, и если прежде был замечательно сложен, то теперь обрюзг, появились первые признаки увядания. Он все еще сохранял самоуверенность, которую придал ему Макгоуан, но без цели в жизни Патрик, казалось, все глубже погружался в апатию, а без детей становился мрачным и враждебным. Когда они вернулись, он попытался быть таким, как прежде, и я, видя это, с облегчением думала, что, возможно, позор и унижение развода обойдут их.

Родился ребенок.

Я плохо перенесла роды, которые, в отличие от предыдущих, были затяжными и трудными, а крови я потеряла так много, что несколько часов оставалась без сознания. Никто долго не решался говорить мне об опухолях, а когда доктор Кагилл гораздо позднее и рассказал, он тут же принялся заверять меня, что они не раковые, и я так ничего и не поняла. Никто не ждал, что я выживу. Доктору Кагиллу пришлось воспользоваться скальпелем. Не будь он молодым прогрессивным врачом, не учись в Лондоне, а потом в Дублине, то я бы наверняка не выжила. Несмотря на все его современные знания, я получила какую-то инфекцию и в течение нескольких дней чувствовала только жар и боль. Но наконец как-то утром мне стало лучше, и я вспомнила, что когда-то давно родила ребенка.

– Маленькую девочку, – подтвердила Маделин, которая все это время преданно ухаживала за мной. – Очень хорошенькую. Темноволосую, как ты, и ничуть не похожую на Патрика.

Я спросила, выживет ли она, и не поверила своим ушам, когда Маделин сказала: да, выживет.

– Ты говоришь это, чтобы пощадить меня, – предположила я, но, когда мне показали ребенка, я увидела здоровый, розовый цвет кожи. – Какое счастье, – только и пробормотала я, опускаясь на подушку. – Мне всегда везет. – Но больше я ничего не могла сказать, потому что была слишком слаба.

Несколько недель спустя Маделин сообщила, что я теперь не смогу иметь детей. Она объяснила это на медицинском языке, но я никогда толком не разбиралась в женской анатомии, так что только кивала и старалась делать заинтересованное лицо. Поначалу ничуть не расстроилась, потому что не имела ни малейших намерений рожать еще одного ребенка от Патрика, но спустя время факт моего бесплодия тяжелым грузом лег на мое сознание и не раз вызывал у меня слезы, когда я оставалась одна в своей комнате. Я твердила себе, что не имею права жаловаться, родив четырех прекрасных детей, но все же мысль о том, что я перестала быть полноценной женщиной, иногда терзала меня, и на сердце свинцовым грузом ложилась великая печаль.