Но жена его заплатила не меньше, а может, и больше. За что? Она-то за что платила? Или Элинор и есть та самая жертва? Если Ситис принесена в жертву будущему благополучию Иова, то кто он таков, этот Иов, благостный человек? А Роберт, кто он – Иов или Эдип? Но не был он слеп, он был глух. Да и не так уж глух. В старости больше играл на этом, манипулировал людьми.

Люба пытается охватить туманный мир усталыми мозгами, удивленной душой. Люба – кошка на окне. Или вьющееся растение с прихотливыми изгибами. Ветер подует – и она цепляется за то, что рядом, что покрепче, поустойчивей. А Фрост – старый дуб с облетающей листвой. Но что у них общего… Он тоже мечется между бессилием, яростью, чувством вины и еще чем-то, что Люба никак не может уловить.

Отправляясь к Хрущеву, не пытался ли уподобиться прорицателю Тиресию или Эдипу? Первый был лишен зрения по воле богов, второй – ослепил себя сам. Фрост был зряч, но – по возрасту – тугоух. Если Фрост – это Тиресий, а может, Эдип, то Элинор – Иокаста. Она тоже отдала своего ребенка. Ей-то каково?

Наивный поэт решил, что государственный муж будет внимать ему. Услышит. Вдохновится его словами, отступит, уступит Берлин, проявит великодушие. Наивный старый поэт. А государственный муж, веселый тюлень, усмотрел во всем этом заговор, заволновался. Да и послал на Кубу побольше ракет. Чтобы знали.

Глава вторая Кошачьи хитрости

Глава вторая

Кошачьи хитрости

1

1

Запутавшаяся, очарованная Люба. Распростившись с семьей, приехала в Северный Конвей, поселилась в гостинице – не так уж надолго, всего на три дня. Но для нее это целая вечность, свобода. Одна, наедине с размышлениями, изысканиями. А может, еще и наедине со своим поэтом, если, конечно, поэт пожелает ей явиться, если разделит с ней это одиночество. Поэт явился, и Люба мечется. Жаждет внимания, понимания. Мечтает примирить два мира – реальность и мечту.

Но мы так долго подбирались к описываемой в этой главе сцене в кафе, что возникли определенные сомнения – произойдет ли наконец что-нибудь? Или так и будем ходить вокруг да около наших персонажей, двух девочек-путешественниц, сомнительного Роберта Фроста. В конце концов, кто он такой? Дух, призрак или плод больного воображения? Истинный поэт или самозванец? И для чего он нам? С какой целью бестолковый автор беспокоит почтенного джентльмена, приплетая его к вполне заурядной истории отношений двух женщин? Женщин, которые так напоминают грациозных домашних животных, прирученных, но все же гуляющих сами по себе кошек: крадутся на вкрадчивых мягких лапах, трутся о ноги, изгибают спинку – и раз! злобно бросаются на тебя со всем кошачьим коварством. Где же милосердие, так свойственное женскому полу? Доброта? Недаром старый добрый английский язык переводит слово catty не только как «кошачий», но и как «злобный, вкрадчивый, коварный» и даже «язвительный, хитрый, ехидный».