Старшая женщина последовала за младшей. Люба подхватила сумку и, как уже говорилось раньше, со вздохом, против желания, но не найдя подходящего предлога отказаться, покорно пошла к столику у окна. Издали облюбовав глазами стул (безотчетно, но уверенно – подальше в угол, глазами, лицом к людям, ко входу, обезопасив спину), стала опускать пухлый зад на круглое сиденье… Но просчиталась. Порывистая Нина дернула спинку стула на себя, чтобы сесть на него самой. Не было у нее никаких враждебных намерений, но медлительная Люба не удержалась, покачнулась, равновесие нарушилось. В это время ее пальцы судорожно пытаются ухватиться за край стола, тянутся, кисти рук беспомощно трепещут; она размахивает большой сумкой с книгами и покупками, хватает ртом воздух… Нина протягивает к ней руки, пытаясь поддержать. У нее быстрая реакция, но она в остолбенении, в замешательстве наблюдает за неизбежным падением, ошеломленно приоткрыв рот. Люба вскрикивает. С грохотом, неуклюже, некрасиво она падает на каменную плитку. На пол.
Писательница L, неудачница Люба, возлюбленная того, кто представился ей Робертом Фростом, вскрикивая от неожиданности, хлопается на каменный пол. Затем уже кричит от боли, цепляясь при этом за ножку стола. По законам жанра стол должен покачнуться, посуда и напитки – с грохотом свалиться на пол рядом с потерпевшей. Но столы здесь устойчивые, вода и недопитый зеленый чай даже не расплескались, а бедная Люба продолжает сидеть на полу, раскинув ноги, обутые в изрядно стоптанные башмаки.
Люба ударилась с размаху и так неудачно – самым копчиком, порвав юбку по шву; она кричит – от боли, от потрясения, от унижения.
– Да как же это вы так!.. – Нина растерялась, даже рот забыла закрыть.
Она совсем не ожидала такого оборота, она хочет помочь новой знакомой, поднять, усадить, но Люба не может даже пошевельнуться, пронзенная насквозь резкой болью.
– Позвольте я отвезу вас в ближайший госпиталь, – уговаривает ее Нина.
– Нет-нет, ни в коем случае.
Любе все же удается встать. Преодолевая боль, она перевернулась, осторожно оперлась на руки, затем приподнялась на четвереньки. Боль, и стыд, и злость, и шок. Надувшись, словно перезрелый помидор, она пыхтит. Ползет, подтягивается, тело не послушно ей, руки дрожат от напряжения, но она все же упорно ползет, как улитка, дюйм за дюймом, подтягиваясь на слабых руках. Уцепившись за стол (высоко), затем за стул (уже лучше), подтянувшись, подавляя стон, кряхтение, она встает. Теперь она уже стоит, прижимая к груди растерзанную, раззявившуюся всем нутром, раскрывшуюся сумку, а второй рукой инстинктивно держится за бок. Единственное желание обуревает ее – как можно скорее удрать, убежать, исчезнуть. Уйти, спрятаться от позора, от обиды.