– Но у вас там может быть перелом!

– У меня нет перелома, спасибо… я… я хочу… я пойду, я, пожалуй, пойду… Не беспокойтесь, ничего страшного, мне всего лишь надо дойти до гостиницы. Я уверена… мне так кажется, это просто синяк, ушиб… Я отлежусь.

– Но я просто обязана!.. Это моя вина, это из-за меня вы упали.

– Нет, спасибо, мне уже лучше, честное слово. Я пойду, я пойду, пожалуй… Извините меня, я пойду. Простите… Очень рада… рада была… с вами познакомиться. Может, мы еще встретимся…

– Люба, ну постойте! Я хотя бы вас провожу!..

– Ни в коем случае!

У нее испуганный вид. Вдруг эта женщина, такая молодая, ухоженная, уверенная в себе, вдруг она и впрямь пойдет вслед за ней? Та же устремляется ей вслед, побросав мелкие женские штучки-вещицы в свою большую, роскошную, дорогую сумку-хобо фирмы «Сальваторе Феррагамо».

8

8

У себя дома, в пригороде Бостона, Люба ухаживает за маленьким садиком, выращенным собственными руками. По выработавшейся за последние годы привычке она постоянно оглядывается вокруг, куда бы ни поехала, в поисках интересных растений, но даже эта привычка оставляет ее в данный момент. Припадая на правую ногу, она торопливо – ей кажется, что торопливо, – охая, подволакивая пострадавшую ногу, изо всех сил старается поскорее убраться отсюда вон, скрыться, убежать с места позора. Но Нина конечно же догоняет ее:

– Да не спешите вы так! Вам нельзя, вам нельзя так торопиться, это вредно для вас… для вашей ноги!.. Люба, ну послушайте же меня, я хочу вам помочь.

– Нет-нет, не надо!

Люба прячет глаза, чтобы не смотреть на свидетельницу и косвенную виновницу своего позора, падения. Если что беспокоит Любу в этом мире больше, чем желание писать, быть любимой, нужной, это страх перед оголенностью, перед унизительной картиной публичного позора, падения; нежелание, ужас показаться смешной, жалкой.

– Но я же все равно вас догоню, а вы будете прыгать… и вам будет больно, – летит ей вслед.

Раздосадованная Нина решает закурить, чтобы снять напряжение, как-то занять себя. Ей не свойственны минуты слабости, растерянность; ей смешно. Может, она и впрямь устроила это представление? Подставить бедной Любе подножку… Куда, ну вот куда она так бежит?

– Не надо идти за мной, не надо…

Люба отмахивается от Нины, остановившейся, чтобы прикурить, а ветер мешает ей, она щурится. Люба тоже остановилась, хотя могла бы ковылять дальше, как подбитая курица, скрывающаяся от своего мучителя, вернее, мучительницы.

– Хотите, может, закурить? – спрашивает Нина.

– Я не курю, – говорит Люба, но затем неожиданно для себя соглашается. – Ладно, – говорит она, – давайте мне вашу сигарету.